Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

Уже в конце 1860-х годов он получил чин действительного статского советника.

О дальнейшей жизни Ломана мы почти ничего не знаем. Не знаем, насколько точно характеризует ее каламбур П. А. Степанова:

Судьбой ты мало избалован —Порою Гнут, порою Ломан[162].

За полтора года до смерти (Ломан умер 5 декабря 1892 г.) он обратился с просьбой о пособии в Литературный фонд, сославшись при этом на плохое здоровье, на то, что провел в больнице почти три года и должен еще длительное время лечиться, и на свою небольшую пенсию за многолетнюю педагогическую деятельность[163].

Литературная деятельность Ломана длилась очень недолго. Она началась в 1858 г. В журнале «Весельчак» под псевдонимом «Август Дик» Ломан напечатал несколько довольно бледных юмористических стихотворений.

Расцвет его таланта падает на 1860 и 1861 гг., когда в «Искре» под другим псевдонимом — Н. Л. Гнут — появился цикл его фельетонов «Литературные вариации».

Борьба с «чистой поэзией» была центральным моментом фельетонов Ломана; сердцевину их составляли включенные в них пародии на Фета, Случевского, Вс. Крестовского, Мея, Каролину Павлову, русских переводчиков Гейне и др.

В своих «Литературных вариациях» Ломан (как это делали до него Козьма Прутков и Новый поэт — И. И. Панаев) надевает на себя маску безусловного поклонника «чистой поэзии», еще более заостряя, таким образом, жало своей насмешки. Свои пародии он выдает за подражания любимым поэтам. Полемизируя якобы с приветствовавшим пародии «злоречивого Гнута» Амосом Шишкиным (А. П. Сниткиным), другим пародистом «Искры», и со стихотворением Пр. Преображенского (H. С. Курочкина) «Вы не поверите, что мне сегодня приснилося…», он писал: «Решительно я начинаю считать себя непонятою натурою! Помилуйте: тогда Амос Шишкин усмотрел в моих вариациях злоречие; теперь г. Преображенский объявляет меня чуть не врагом гг. Случевского и Кускова. Уж и не знаю, право, чем я подал повод к подобным заключениям! Хвалю откровенно, простосердечно — в похвале моей видят иронию; пишу рабское подражание любимому поэту — литературную вариацию принимают за пародию»[164].

Писал ли Ломан после 1861 г. — неизвестно. По свидетельству современника, он всегда вспоминал об «Искре» «с особым благоговением»[165]. В своем заявлении в Литературный фонд 1891 г. Ломан кроме своего сотрудничества в «Весельчаке» и «Искре» упомянул «мелкие статьи без подписи в некоторых других периодических изданиях». Из материалов Литературного фонда мы узнаем еще об одном интересном факте. В связи с просьбой Ломана А. Н. Пыпин писал: «Об его работах я слышал одно — что им составлена была и в значительной доле (кажется, до 16 печ. листов) напечатана очень хорошая история нашего тюремного дела, но не была выпущена в свет по чьим-то высшим соображениям; но что книга — хорошая, об этом я слышал от человека, в этом вопросе компетентного».

407. ПЕРЕД МИЛЮТИНЫМИ ЛАВКАМИ

Пошли, господь, свою подачкуТому, кто жаркою порой,Как утлый челн в морскую качку,Идет по знойной мостовой…Он смотрит к Вьюшину тоскливоВ окно на крупный виноград,На абрикосы, дули, сливы,На пастилу и мармелад.Не для него кокос, арбузы,Гранаты в золотом огне,Не для него и толстопузыйГомар разлегся на окне…И фрукт привозный, из Мессины,Напрасно взор его манит:Сок ароматный, апельсинный,Увы, его не освежит!..Так облегчи, господь, веригиТому, кто много претерпел,Кто в здешней жизни, кроме фиги,Других плодов еще не ел.

408. УТЕШЕНИЕ

Когда, что звали вы своим,          Навек от вас ушлоИ горе камнем гробовым         Вам на сердце легло —

Помочь в печали ближним рад,           Поэт вас позоветПройтись с ним, бросить беглый взгляд          Туда, по склону вод.

Он вам покажет, как струи,           Одна другой вослед,Бегут на чей-то зов вдали           (На чей? — вам дела нет).

Вам нужно будет хоть на час           Взор в речку устремить,Чтоб слезы брызнули из глаз,           Чтоб стало в них рябить.

Тогда, как ни были б тоской           Вы зло удручены,Всё горе выльется слезой,           И вы исцелены!..

409. НА КЛАДБИЩЕ

Я взобрался на могильную плитуИ внимательно смотрел, как на летуДва тяжелые, кургузые жукаКолошматили друг друга под бока,Как в объятиях березу дуб сжимал,Как под деревом опёнок вырастал,Как паук, среди своих дневных хлопот,Фантастический выплясывал матлот.Так на кладбище за жизнью я следил,И Случевский мне на память приходил:Вспомнил я, как он на кладбище лежал,Как под ним мертвец о камень лбом стучал,Как мертвец m-r Случевского просил,Чтобы тот его на время хоть сменил…По закону же содружества идей,Вспомнил случай я другой, еще страшней:Вспомнил нищего, разрушенный гранитИ восставшего из гроба страшный вид,Ветра свист, луны дрожащий свет,Мертвеца протест и нищего ответ…И невольный трепет в сердце проникал,Но по-прежнему на камне я лежал,И по-прежнему сшибалися жуки,Отличалися в матлоте пауки,Всё с березами амурились дубы,Всё росли еще под деревом грибы.

410. КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ

Я доживал в одном квартале                   Десятый год;Но вот почил квартальный вмале —                   Я просьбу в ход:К стопам начальства припадая,                   Квартал просил.И как-то вывезла кривая:                   Наш утвердил!Квартал достался мне богатый…                   Тут на меняНадели каску, и с гранатой,                   Но без огня.И обыватель под защиту                   Ко мне бежал,Всех обворованных, побитых                   Я утешал,И всяк за это утешенье                   Благодарил;Но вдруг сердечное движенье                   Я ощутил.Раз, по грошовому взысканью,                   К себе в кварталОдно прекрасное созданье                   Я вызывал.Клянусь, клянусь богиней Фреей! —                   Я, кстати, швед —Подобных плеч, подобной шеи                   На свете нет.Что за глаза! — очарованье!                   Я весь дрожал,Когда управы предписанье                   Я ей читал;Когда склонив свои ресницы                   И вся в огне,Она, кротка как голубица,                   Внимала мне…Я прежде думал, что во власти                   Я у себя,Что застрахован я от страсти,                   Как от огня;Но я прочел, сидев в конторе                   С пером в зубах,Себе капут в прелестном взоре,                   В ее очах.Однажды я, тот взгляд встречая,                   Не усидел;Письмоводителю, вставая,                   Уйти велел.Я ей сказал: «К началу ночи,                   Когда ездаСовсем затихнет, что есть мочи                   Валяй сюда!»Заря, бледнея, умирала                   И умерла,А ночь роскошно выплывала,                   Как день светла.Затихло всё. Сребристый тополь                   Благоухал,И, по трудах дневных, Петрополь                   Опочивал.На перекрестке ждал я встречи,                   И долго ждал:В мечтах грудь пышную и плечи                   Я рисовал.Прошел патруль, глядел мне в очи                   И созерцал,Как, бедный, я в прохладе ночи                   Самосгорал.Уж зарумянилась денница,                   И ночь ушла…Так вот как, скромная девица!                   Ты не была?..Тогда ее на жертву мщенью                   Я осудил:Насчет билета сочиненье                   Я смастерил…И я смотрел, как исполнялся                   Приказик мой,Как с ней в прихожей объяснялся                   Городовой.

411. «Так мыслями я сходствую с тобой…»