Годы прострации - Таунсенд Сьюзан Сью

— Я — Лесли, друг мистера Карлтон-Хейеса.

Мы вошли в просторную прихожую. Стены были сплошь закрыты книжными полками.

— Проводи их в гостиную, дорогой мой, — раздался голос мистера Карлтон-Хейеса.

Лесли привел нас в комнату, увешанную аляповатыми рождественскими украшениями. Мистер Карлтон-Хейес выглядел несколько странно — он сидел в инвалидном кресле в стеганом халате и галстуке. Отсвет от серебристой искусственной елки, украшенной лампочками и шарами слепяще-ярких расцветок, падал ему на лицо.

— Здравствуйте, мои дорогие. Прошу, садитесь, — приветствовал нас хозяин. А когда мы уселись, он сказал своему другу: — Пожалуй, мы выпьем шампанского, дорогой мой.

Пока Лесли ходил за шампанским, Бернард разглядывал бумажные гирлянды, обвивавшие камин, и связки воздушных шариков, болтавшиеся под потолком.

— Веселая у вас обстановочка, мистер К.

— Да, довольно забавно, — сдержанно согласился мистер Карлтон-Хейес.

— По-моему, чуток вульгарности никогда не повредит, — продолжил Бернард. — А эту минималистскую, выпендрежно-артистическую, голодосочную и тощезадую ерунду от «Хабитат» я презираю.

— У моей мамы на лестничных перилах весь год висят гирлянды с разноцветными лампочками, — вставил Хайтиш.

— И это правильно! — воскликнул Бернард.

Будучи поклонником «Хабитат» и голых досок, я помалкивал. Мы заговорили о том о сем. Вернулся Лесли с бутылкой шампанского из «Маркса и Спенсера» и четырьмя бокалами. Беседа постепенно увядала, пока совсем не засохла.

Все дружно делали вид, будто слона не замечают, — о том, что книжный магазин Карлтон-Хейеса, торговавший новыми, подержанными и антикварными изданиями, прекращает свое существование, никто и не заикнулся. Спас положение Бернард, пересказав байку о своем неудавшемся самоубийстве. Он старался сделать эту историю как можно смешнее, и, хотя никто не смеялся, мы по крайней мере убили несколько минут. Лесли вышел и вернулся с подносом «вкусностей», как он выразился, — крошечными бургерами с мясом и миниатюрными сладкими пирожками.

Я так много хотел сказать мистеру Карлтон-Хейесу: как я его люблю, как мне будет его не хватать, как я преклоняюсь перед его познаниями в литературе, как восхищаюсь его неизменно хорошими манерами. С целью чем-нибудь занять себя я собрал тарелки, бокалы и отнес их на кухню, где застал Лесли — он стоял, сгорбившись над раковиной и обхватив голову руками.

Я спросил, что с ним, и он повернул ко мне залитое слезами лицо.

— Может, это его последнее Рождество со мной, — осипшим голосом произнес Лесли, — но он по-прежнему держит меня на расстоянии от своих друзей. Почему? Он что, стыдится меня? Я вел здесь хозяйство, старался изо всех сил. Когда он приходил домой, ему всегда подавался добротный ужин. Не знаю, что будет со мной, когда он умрет. Я не могу начинать все сначала, не в моем возрасте.

К моему ужасу, он снял с головы волосы и вытер лысину платком. Я уставился на кудрявый седой парик. Лесли удалось меня провести. Надев парик, он посмотрелся в сверкающую дверцу микроволновки.

— Так, — пробормотал он себе под нос, — держи спину, Лесли. — После чего зашагал обратно в гостиную.

Пытаясь протянуть время, я ополоснул бокалы с тарелками, оглядел кухню. Книг на полках было больше, чем кухонных принадлежностей. Нехотя я вернулся к остальным. У Хайтиша, не привыкшего к шампанскому, развязался язык, и он пустился рассказывать о том, как у одного преподавателя из колледжа, где он учился, сильным ветром сдуло парик и как все, кто был в кампусе, этот парик ловили. Лесли поправил свою «прическу» и переглянулся с мистером Карлтон-Хейесом.

— Не понимаю, зачем эти кретины носят парики, — подхватил тему Бернард. — Их же всегда отличишь от настоящих волос.

Я поднялся на ноги:

— Пожалуй, мне пора домой. Можно вызвать такси?

— Я вас подвезу, — предложил Лесли. — Мне все равно нужно купить фарша на завтра.

Я пожелал мистеру Карлтон-Хейесу самого веселого Рождества.

— Мы обговорим все после празднеств, дорогой мой, — сказал он на прощанье.

Я собирался пожать ему руку, но вдруг наклонился и поцеловал его.

Машина Лесли пропахла хвоей, на зеркале заднего вида болталась сосновая веточка. Мы высадили Хайтиша у дома его родителей в Эвингтоне, и он неровной походкой поплелся к входной двери. Когда мы выехали за город, я вспомнил, что до сих пор не предупредил жену насчет Бернарда. Звонить в его присутствии я, разумеется, никак не мог, и Георгина узнала о том, что у нас гость на Рождество, только когда Бернард возник на нашей кухне.

Полночь

Рождество официально вступило в силу. С Бернардом Георгина поздоровалась крайне прохладно, но, когда пришли мои родители и были откупорены бутылки, жена подобрела. Приказав Бернарду вымыть руки, она доверила ему начинять индейку. Мы выставили на улицу блюдце с молоком и обгрызенную морковку для оленей и положили в камин початый пирожок поверх стакана виски, после чего мать с отцом ушли к себе, а я постелил нашему гостю спальный мешок на диване. Бернард не захватил с собой ни пижамы, ни зубной щетки, ни смены белья, поэтому я отправился к родителям одолжить кое-какие вещи у отца, у него с Бернардом один размер. Мать еще не спала. Волосы у нее были накручены на гигантские бигуди, а на лице была зеленая маска, сделанная, по ее словам, из морской капусты и огурца. Она назвала Бернарда «чумовым» и выразила надежду, что с ним мы отпразднуем Рождество веселее, чем обычно. На цыпочках мать вошла в комнату отца, взяла пижаму, туалетные принадлежности и отдала мне.

Когда я вернулся домой, Бернард уже спал со «Счастливым принцем» Уайльда на груди.

Главным подарком для Грейси был мини-батут. Открыв коробку от фирмы «Игрушки как мы», я обнаружил внутри восемьдесят различных компонентов, однако инструмент, без которого быстро и надежно эту чертову конструкцию не собрать, блистательно отсутствовал. Надпись на коробке — «За считанные минуты батут готов, а ваш ребенок счастлив и здоров!» — звучала сущим издевательством. В половине второго ночи, чуть не плача от усталости, мы с Георгиной внезапно поняли, что подсоединили пружины не тем концом. Георгина глянула на меня с ничем не омраченной ненавистью:

— Нормальный мужчина уже давно бы сообразил, как нужно крепить пружины.

С этими словами она, громко топая, отправилась спать. Лишь к трем часам утра я закончил сборку этой проклятой сволочной гадской штуковины.

Вторник, 25 декабря

Рождественский день

В 6.05 нас с женой разбудил громкий треск и жалобный вопль, изданный Бернардом Хопкинсом. Мы вскочили, впопыхах натянули халаты, при этом Георгина бормотала:

— Шесть, на фиг, часов! Я не могу начинать отмечать Рождество в этот богом забытый час!

Спустившись в гостиную, мы увидели, что Бернард пытается расправить светильник, свалившийся с потолка. Лампочка разбилась на мелкие осколки, которыми был усыпан синий брезент батута (и я, дневник, сразу вспомнил «Звездную ночь» Ван Гога). Левая нога Бернарда застряла между брезентом и пружинами. Он был совершенно гол и, завидев Георгину, прикрыл гениталии красной бархатной подушкой.

— Прости, старик. Я встал пустить струйку и не удержался от соблазна скакнуть разок на этой прыгалке, — оправдывался Бернард. — Но не рассчитал с высотой и въехал кумполом в ваш зашибенный светильник из «Хабитат».

Георгина отправилась за пылесосом, а я помог Бернарду выбраться из западни. Освободившись, Бернард тут же отбросил подушку, и я невольно бросил взгляд на его «хозяйство». Господи, неужели и мое будет так же выглядеть, когда я состарюсь?

Когда я закончил проверять, не воткнулись ли в его ступни осколки, Бернард нырнул обратно в мешок и мгновенно уснул. Едва мы успели, напрягая зрение, собрать разбитое стекло, как в гостиную ворвалась Грейси и рождественский праздник официально начался.