Годы прострации - Таунсенд Сьюзан Сью

В половине третьего от Хайтиша пришло сообщение: он сломал лодыжку, упав с кровати.

Рассказал Бернарду, тот прокомментировал:

— Где этот малый спал — в чертовой кабине подъемного крана?

В общем, из-за моей изнурительной слабости и больной спины Бернарда книжки мисс Лоусон так и остались нераспакованными. К несчастью, пока мы с Бернардом сортировали в подсобке новые поступления, в магазин заглянули Найджел и Ланс Ловетт. Оба упали, споткнувшись о пачку. Не понимаю, почему Найджел так разозлился, физически он нисколько не пострадал. Однако отреагировал он с истерической, на мой взгляд, чрезмерностью, пригрозив подать в суд на своего старинного и лучшего друга, якобы нанесшего ему непоправимый ущерб.

Впрочем, Ланс великодушно принял мои извинения:

— Я уже привык отбивать себе задницу. Мы, слепошарые, ужасно неуклюжие.

Следуя моим четким инструкциям, Ланс поднял пачку и забросил ее в подсобку.

А Найджел продолжал разоряться. Я не выдержал и заметил ему, что он сам виноват в том, что споткнулся на входе, и впредь ему не следует выходить из дома без собаки, белой трости или зрячего сопровождающего, который указывал бы ему дорогу.

— Мы пришли к вам за рождественскими подарками, — с издевкой ответил Найджел, — а теперь я думаю, не оставить ли денежки в «Марксе и Спенсере».

Но, отдохнув на диване и выпив кофе, он подобрел и, самое смешное, купил шесть экземпляров «Экспресс-кухни» Найджелы Лоусон.

Георгина не успевала на родительский час, пришлось идти мне.

— Во многих отношениях Грейси чудесная девочка, — начала мисс Натт. — Несмотря на ее… хм… эксцентричность, она легко заводит друзей, и, по всей видимости, ей нравится учиться. — Далее учительница нахмурила лоб: — Однако на прошлой неделе я предложила детям нарисовать их родных, а затем под их диктовку я сделала подписи к рисункам.

Кивком головы она указала на большой рисунок красками, висевший на задней стене: две весьма схематичные фигуры лежали плашмя на чем-то вроде травы; на одной фигуре были очки, другая, с красным ртом и в туфлях на шпильках, держала в руках бутылку. Мисс Натт подписала картину (под диктовку Грейси): «Мои мамочка и папочка пьют много водки, все время лежат и кричат на меня».

Я взглянул на соседнюю картину, нарисованную Абигайль Стоун. Надпись гласила: «Всей семьей мы ездили на Алтонские башни и устроили там пикник. В машине мы пели».

— Уверяю вас, мисс Натт, — сказал я, — ни моя жена, ни я не пьем водку. Удивляюсь, откуда Грейси вообще знает это слово.

— Ну, она его наверняка где-то слышала, и ей определенно известно, как проявляется неумеренное потребление алкоголя. Она — единственный ребенок в классе, нарисовавший родителей в горизонтальном положении. А вчера, — продолжила учительница, — Грейси явилась в школу в каких-то обносках.

Прокурорские нотки в ее голосе меня ничуть не насторожили.

— Это был наряд Золушки, мисс Натт, — объяснил я. — Догадайся вы вывернуть его наизнанку, получилось бы бальное платье.

— Впредь, — поджала губы мисс Натт, — если на Грейси не будет школьной формы, ее не допустят к занятиям. До сих пор мы были к ней чересчур снисходительны, но этому нужно положить конец.

Из школы я вышел в тоскливом настроении и, сопротивляясь ветру, двинул к «Медведю». Я собирался выпить стаканчик и тут же уйти, но Тони и Венди Уэллбек так настойчиво зазывали меня к своему столику, что пришлось подсесть к ним.

— Насчет шаров… — пробормотал я.

— Да забудьте вы про шары, — замахал руками Тони. — Что было, то прошло. Сегодня у Венди день рождения — что будете пить?

Не знаю почему, но у меня вырвалось:

— Водку.

Тони направился к бару, а Венди сказала:

— Я рада, что мы с вами здесь встретились. Не будете ли вы так любезны прочесть то, что я написала. Вы ведь почти профессиональный писатель, правда?

С тяжким предчувствием я наблюдал, как она достает из своей вместительной сумки папку с рукописью, отпечатанной на машинке, и сует ее мне. Я прочел название — «Первоцвет и щеночки» — и первые несколько предложений.

У меня было счастливое детство. В доме, где я родилась, не стихал смех. Отец держал нас в строгости, но сердце у него было чистое золото. А мама так заразительно улыбалась, и ее нежные руки были все время чем-то заняты.

Вздохнув про себя, я закрыл папку. Я подозревал, что, если доберусь до первоцветов и щенков, меня стошнит.

— Мне так понравилось сочинять, — поделилась своей радостью Венди. — Прочтите мое произведение, прошу вас, и скажите, что вы о нем думаете, ладно?

— Ладно, — промямлил я.

— Но поклянитесь, что скажете мне чистую правду. — Венди погрозила пальцем. — Вы должны быть безжалостно откровенны.

Вернулся Тони с водкой — кажется, с тройной порцией в фирменном бокале «Смирнофф». Только я сделал первый глоток, как в бар вошла мисс Натт с коллегами. Проходя мимо нашего столика, она бросила цепкий взгляд на меня и мой стакан.

Георгина была уже дома, когда я вернулся. Сидела в темноте и слушала Леонарда Коэна. А на кухонном столе лежала записка.

Дорогой Адриан,

«Шоу Джереми Кайла» показывают завтра утром, поэтому я попросила Дуги Хорсфилда подбросить тебя до больницы.

Пятница, 7 декабря

Дуги приехал слишком рано, что, по-моему, наглость с его стороны. Он сидел в машине с включенным двигателем, пока я принимал душ, одевался и сражался с Грейси, натягивая на нее школьную форму.

Когда я сел в такси, Дуги первым делом сказал:

— Отвезу вас — и сразу домой, хочу посмотреть это шоу Кайла. Моя супружница позвала кое-кого из соседей, будем глядеть вместе.

Салли заметила мою нервозность, и я признался ей, что сегодня утром мои родители, сестра и бывший любовник матери появятся на «Шоу Джереми Кайла». Я ожидал, что она ужаснется, но она воскликнула:

— Обожаю вашу маму!

Мы что, больше не нуждаемся в частной жизни? Было время, когда люди не болтали о своих проблемах с кем ни попадя.

Растянувшись на высокой койке с оголенным низом живота, я подумал, что готов остаться здесь навсегда. Вся моя энергия куда-то испарилась. После процедуры Салли пришлось помочь мне слезть с кушетки. Она отвела меня в коридор, усадила в кресло. Через полчаса мне стало немного лучше, и я потащился на работу. В витрине магазина «Сони» я увидел родителей на огромном телеэкране. Мать выглядела чрезвычайно гламурно, отец в инвалидной коляске казался бесконечно жалким. Лукас и Рози сидели рядом, держась за руки. Лицо отца показали крупным планом, когда одна-единственная слеза потекла по его левой щеке. Оросив усы, слеза исчезла.

Ноги сами понесли меня в магазин в отдел телевизоров. Я оказался среди сотни экранов, и каждый показывал «Шоу Джереми Кайла». Ко мне приблизился продавец. Судя по бэджику, его звали Мухаммед Анвар.

— Все в порядке, сэр? — тихо спросил он.

— Собираюсь приобрести пятидесятидюймовый плазменный телевизор, — соврал я.

Продавец подвел меня к гигантскому экрану:

— В первый год вы ничего не платите…

— Хотелось бы проверить качество звука, — перебил я.

Вынув из кармана пульт, он включил звук.

— Ты лгала мне все эти годы, мама! — кричала на экране Рози.

— Так, Полин, — рычал отец, — а откуда мне знать, мой ли сын Адриан?

Джереми Кайл проворно обернулся к матери:

— Адриан — это ваш сын, Полин?

Мать кивнула.

— Я хочу, чтобы его проверили на ДНК, — бушевал отец. — Мне нужно знать, мой ли он!

— Полин, вы уверены, что Адриан рожден от Джорджа? — допытывался Джереми.

— На семьдесят процентов, — фыркнула мать.