Годы прострации - Таунсенд Сьюзан Сью

Я ответил:

Огромное спасибо, Клайв. Тебе определенно повезло с женой, такой понимающей и любящей. Моя же нетерпелива и вспыльчива (она наполовину мексиканка).

Клайв откликнулся почти мгновенно:

Стив, да она у тебя, похоже, просто сказка. Мы с Кэт могли бы присоединиться к вам для маленького групповичка. Что скажешь? Конечно, мы подождем, пока ты не закончишь курс терапии. У тебя найдутся фотки твоей очаровательной женушки? Я не стану возражать, если на этих фотках она полу— или даже вовсе голая. Мы с Кэт — пенсионеры, напрочь лишенные предрассудков. Пиши, не пропадай. Мы живем в Лестершире, в городке Фрисби-на-Рике, но с нашими бесплатными проездными на автобус расстояние не проблема.

Услыхав голос Бернарда в зале, я выключил компьютер. Пивом от нашего нового помощника разило за три метра. Я вынул из кармана пакетик с мятными леденцами «Поло» и протянул ему:

— Освежите дыхание, Бернард.

Он отшатнулся:

— Пустяки, молодой господин. Леденцы-то колечками, и у меня однажды язык застрял в этой чертовой дырке. Повторить не хочу.

После обеда торговли почти никакой не было. Бернард опять заснул, а Хайтиш принялся делать себе маникюр, вполне профессиональный, разложив на стойке пилку, лопаточку для чистки ногтей и средство для удаления кутикул. Все это он извлек из своей так называемой «мужской сумочки». Он предложил разобраться и с моими ногтями, но я не отважился принять его предложение.

В половине пятого я поехал навестить мистера Карлтон-Хейеса. Он возбужденно сообщил, что на телевидении имеется передача «Свободные женщины».

— Пятеро дам весьма категорично высказываются на разные темы, — пояснил он. — Они необычайно откровенны и очаровательно непредвзяты.

Я сказал, что совершил большую ошибку, пригласив Бернарда в магазин.

— Не вините себя, дорогой мой, — успокоил меня босс. — Нет худа без добра — представьте, как радуется Бернард, что он оказался кому-то нужен.

В понедельник мистеру Карлтон-Хейесу делают операцию на позвоночнике. То ли ему вынут два диска, то ли вставят, точно не помню.

Когда я упомянул о моей лучевой терапии, босс воскликнул:

— Дорогой мой, если бы я мог подвергнуться этому проклятому лечению вместо вас, я бы так и поступил. Боги наделили вас стариковским недугом — на мой взгляд, это страшная несправедливость!

Мы посмотрели «Салли Джесси Рафаэль»[49] на его висячем телевизоре. Толстый чернокожий гигант хвастался семнадцатью детьми, прижитыми от семнадцати женщин.

Салли Джесси, пожилая рыжеволосая дама в очках в роговой оправе, журила его:

— Следовало бы пользоваться презервативом.

— Какой смысл сосать конфетку в обертке? — отвечал толстяк.

— Обожаю эту передачу, — улыбнулся мистер Карлтон-Хейес. — Она восхитительно ужасная.

Я напомнил ему, что Канал-4 радио Би-би-си издавна славится качественными культурными передачами, которые начинаются с семи утра.

— Ваш упрек правомерен, Адриан. Но меня пленил прямой эфир. Я должен освободиться от этих пут, прежде чем выпишусь из больницы.

Я сказал ему, что моя мать тоже пребывает в плену у таких передач.

По дороге домой крутил педали и думал, как бы, манипулируя моей болезнью, заставить мать отказаться от участия в «Шоу Джереми Кайла». На светофоре на Нарборо-роуд кто-то сзади нажал на клаксон, я обернулся, но не разглядел в темноте, кто это был, пока доктор Пирс не открыла окно. Она сделала мне знак свернуть налево и остановиться. Когда она поравнялась со мной, я увидел, что заднее сиденье ее машины завалено пакетами с продуктами из «Сейнсбериз». С некоторым трудом переместившись на заднее сиденье, доктор Пирс распахнула дверцу. Я наклонился к ней, и вдруг она обхватила руками мою голову и поцеловала меня в губы. Я кое-как вырвался, тогда она сказала:

— Прошу, засуньте велик в багажник, мне нужно с вами поговорить.

Я провозился целую вечность под дождем, складывая велосипед. Это было нелегко и неудобно, к тому же мимо с ревом проносились тяжелые грузовики. Однако в конце концов мне удалось благополучно втиснуть велосипед в багажник. Я нехотя сел в машину, и мы поехали на лодочную станцию в Барроу-на-Соре.

Сидели на парковке, глядя на темную реку, а доктор рассказывала о своем муже: как он, вернувшись из Норвегии, удивил ее необычной холодностью. Через несколько дней почти полного молчания он признался, что в Трондхейме жил в одном гостиничном номере с географом по имени Селия.

— Я была потрясена, ведь он не проявлял большого интереса к сексу с тех пор, как родилась Имоджин. Какая же я дура, — покачала головой доктор Пирс.

Потом я рассказал ей о моей терапии. Я очень хорошо понимал, что нахожусь в тридцати милях от дома и уже на час опаздываю к ужину, но моя спутница была так расстроена, что я отключил мобильник и мы пошли в паб, где заказали бургеры с мясом, салат и картофельные палочки.

Доктор Пирс взяла бутылку «Риохи».

— Летом здесь чудесно, — заметила она. — Мы должны приехать сюда, когда будет тепло, Адриан, сядем у реки и устроим пикник.

Ее планы меня обеспокоили. Неужто она полагает, что наши отношения продлятся до 2008 года?

Она высадила меня в начале нашей подъездной дорожки и помчалась домой кормить детей. К моему ужасу, Георгина и Грейси, возвращавшиеся из деревни, наткнулись на меня как раз в тот момент, когда я раскладывал велосипед.

— У тебя велик сломался, папа? — спросила Грейси.

— Он внезапно развалился. — Даже на мой слух, это объяснение прозвучало крайне неубедительно.

— Ты пил, — поморщилась Георгина.

Я опять солгал, сказав, что в городе заглянул в паб, где выпил бокал вина.

— Никто не заглядывает в паб ради бокала вина, Адриан, — бросила Георгина, — в паб идут, чтобы по-быстрому опрокинуть пинту пива.

Я так и не сумел собрать велосипед в кромешной тьме деревенской ночи, поэтому взял раму и одно колесо, Георгина — другое колесо, а Грейси несла педали. Так мы и доковыляли до свинарников. Не знаю, на кого я больше зол — на доктора Пирс за то, что она заманила меня на тайное свидание, или на себя за то, что малодушно пошел у нее на поводу.

Воскресенье, 4 ноября

Все утро составлял завещание, сидя за кухонным столом, — впал в депрессию. Прискорбно сознавать, что за тридцать девять лет у меня не накопилось ничего ценного. Кроме книг и рукописей, кое-какой одежды и обуви и кухонных кожей «Сабатье», мне особо нечем гордиться. На моем счете в банке минус сколько-то, и даже велосипед разваливается на куски. И, если верить риелтору, которого мать недавно уломала зайти к нам и оценить нашу собственность, свинарники практически ничего не стоят. У меня была страховка, но Бретт уговорил выкупить ее и положить 23 тысячи фунтов в исландский банк под очень высокие проценты, однако к этому счету я не смогу притронуться по крайней мере еще семь лет.

— Это надежно, как недвижимость, Адриан, — объяснял Бретт. — Наши власти и муниципалитеты давно вовсю пользуются их смехотворно высокой процентной ставкой.

Хорошо все-таки иметь полубрата, который в придачу еще и финансовый эксперт.

Вспомнив о похоронном сертификате, который родители оплачивают с момента моего рождения, я решил его найти. Такого сорта бумаги я держу в коробке с надписью «Важные документы», спрятанной за чемоданами на самом верху гардероба в моей спальне. Отправился в сарай, где, прежде чем добраться до стремянки, пришлось сперва разгрести мусор, накопившийся за долгие месяцы. Затем пришлось смахивать огромного паука — он наверняка собирался перезимовать на стремянке. А пока я волок стремянку по саду, на нее налипли грязь и листья, так что пришлось разворачивать шланг. Но вода из него так и не потекла.