Сатирикон и сатриконцы - Аркадий Тимофеевич Аверченко

Вперед! Ни страха, ни сомненья

Власть не должна иметь, друзья!

Искоренять без сожаленья —

Вот в чем спасенье вижу я!

1908

* * *

Ответствуй, гражданин, могла б стоять вселенна.

Когда бы человек умом не сознавал.

Что «собственность для всех всегда священна»?

Нет — шар земной тогда бы вор украл!

Ответствуй, гражданин, могла б стоять вселенна.

Когда б полиция преступный элемент

По тюрьмам не сажала каждоденно?

Нет — утонул бы мир в крови в один момент!

И если у тебя к законности привычка

В душе крепка и ты не идиот.

Ты не подумаешь, что жалкая отмычка,

Хотя б английская, пробьет закона свод.

И если ты не слеп, и если видят очи

И утра яркий свет, и сумрак тихий ночи.

Ужели скажешь ты, что жулика фонарь

Затмит свет истины?.. Алтарь — всегда алтарь!

Скажите мне вы, нежные супруги.

Когда, довольные, идете вы в постель,

А за окном беснуется метель,

Вы думали ль о том, кто там, под флером вьюги.

Стоит один, уставя на панель

Свой кроткий взор, борясь со сном злодейским?

Вы думали ль, что вы хранимы полицейским?!

А вы, любители валют, процентов, рент.

Кому стук счет милей, чем кастаньеты, —

Вы думали ль о том, что к вам в любой момент

Ворваться могут те, кто обществом отпеты.

Что вашей кассы сталь соломой станет ломкой

Пред их отмычкою, стамескою и фомкой?!

О, если думали, то заклинаю вас.

Не собирайтеся там, где не нужно, скопом!

Для каждого найдется свой указ:

Дворянам — барское, холопское — холопам.

Ее удел — все знать и превратить суметь

Преступных в честных, буйных — в чинных…

Уловлен ты в ее живую сеть,

Живи спокойной жизнью душ невинных.

Читай цензурное, люби и будь любим,

И сладок для тебя отчизны станет дым.

«Сатирикон», 1912, № 21

Алексей РЕМИЗОВ

Про мертвеца и про разбойников

Сказка

Жил-был человек тихий и работящий. Никитой звали. Изба его стояла на пустом месте, и вокруг на много верст жилья никакого. У Никиты было два сына — в зыбке и годовой — да дочь трех лет.

Раз Никита, поужинав, как спать ложиться, говорит хозяйке:

— Я завтра, Аграфена, помру, положи меня под образа и трое суток кади.

И как сказал, так и вышло: ночь проспал хорошо, ни на что не жаловался, а к утру, смотрят, чуть теплый — помер. Аграфена сейчас его под образа на лавку и кадить принялась. Двое суток кадила, а на третьи запамятовала: и то сделай, и другое, с ребятами и не то забудешь, — да и подумать надо, нынче и птица думает.

Ходит девчонка по избе и говорит:

— Маменька, отец-то жив, сел.

— Что ты, глупая, сел! Помер ведь.

А сама как заглянула в горницу, а Никита на лавке сидит, зубы бруском точит. Схватила девчонку да скорей на печку, окрестилась. Сидят на печке, не пикнут.

Наточил Никита зубы, встал с лавки и прямо к зыбке, съел ребенка, поймал другого — по полу ползал, — и этого съел, схватил из зыбки пеленки и пеленки съел, стал печь грызть.

— Господи! — замолилась Аграфена угодникам. — Принеси какого крещеного человека, спаси меня!

И отворились тут двери, входит Егорий Храбрый. Взял святой Егорий свое копье, ударил по голове мертвеца.

— Провались ты сквозь пол и сквозь землю в предвечную муку, окаянный!

Мертвец присел — только зубом скрипнул — и провалился.

А Егорий пошел из избы.

Аграфена-то думала, что это простой человек, ну кликать — не откликается. И напал на нее страх, думает: «Придет Никита, съест и меня». Слезла с печки да с девчонкой бежать. До росстаней добежала, передохнула. Пошли лесом.

Шли, шли и видят: идут навстречу старичок и старушка, кланяются низко.

— Заходите, — говорят, — к нам пообедать.

Аграфена было на попятный: чего-то все страх берет, а потом согласилась — голод-то не тетка, — согласишься, да и старичок и старушка очень уж ласковые.

Привели их в дом, а дом на столбах стоит, высокий, преогромный, посадили за стол, щей налили, белого хлеба принесли, говядину принесли. Смотрит Аграфена: человечьи руки-ноги вареные, и не стала есть, думает: «Попали мы к разбойникам». Девчонка ест себе, очень проголодалась.

А старичок и старушка ходят круг стола, потчуют. А как обед кончился, повели гостей в странную горницу: постели уж постланы.

— Отдыхайте, — говорят, — с дороги, с пути, тут вам будет тепленько…

Да горницу и заперли.

Аграфена уложила девчонку, сама спать не может, все слушает. Разметалась девчонка, спит сладко. Вечер стал. И понаехало народу — шум, гром, хлопотня, говор. Один хвастает, уж убил стольких-то, другой хвастает, что ограбил стольких-то. Все хвастают, все делов наделали.

— Мы и никуда не ходили, не ездили, а две тетерки к нам сами прилетели! — говорят старичок да старушка… Смеются, старые.

Тут разбойники повскакали: всем охота тетерок посмотреть. А старичок со старушкой шасть в горницу, нащупали девчонку и потащили на кухню, люлюкают. Топится печка, и чугун кипит, девчонку пихнули в чугун, закричала девчонка по-худому, и недолго кричала, умертвилась. Вынесли ее на