Хрупкий побег - Кэтрин Коулс

Вы придете? Скажи, что придете. Мне нужно пообниматься с моим любимым мальчиком.

Я улыбнулась экрану. Сестра Шепа, Роудс, всеми силами старалась втянуть меня в семью Колсонов — родных, приемных, бывших приемных — связанных любовью, крепче крови.

Я: Мы бы с радостью. Спроси у Норы, можно ли я принесу десерт.

Роудс: Все только этого и ждут. Иначе Лолли опять предложит свои «брауни».

Я прыснула, представляя бабушку Роудс, которая постоянно пыталась испечь что-нибудь с добавлением... особых ингредиентов.

Я: Обещаю спасти всех от неконтролируемого аппетита.

Я пошла к багажнику, пока Лука запрыгивал в свое автокресло. Но мой взгляд все равно упал на имя, от которого сжимался желудок.

Неизвестный номер: Давай, Голубоглазка, выручай. Ради старых времен. Как только я расплачусь, мы оба будем свободны. xx Роман

Проблема в том, что его долг перед Петровыми уже составлял десятки тысяч долларов. А кто знает, у кого еще он одалживал? Но я знала одно — даже если бы у меня были эти деньги, конца выплатам бы все равно не было.

Я сунула телефон обратно в карман и подняла багажник. Подальше от глаз — подальше от сердца. Застонав, втащила внутрь огромную сумку. Если снаряжение семилетнего ребенка такое тяжелое, страшно представить, сколько весит взрослое.

Закрыв багажник с глухим «ух», я подошла к двери Луки. Он знал порядок: сам пристёгивался, но я всегда проверяла. Дернула ремень, осмотрела крепления.

— Все готово.

— Да уж, мам.

Я улыбнулась. Семь лет, а ведет себя как семнадцатилетний.

— Поехали, звезда.

Я села за руль. Солнце уже поднималось. Было странно ехать на хоккейный лагерь в середине июля, но я была благодарна за эту возможность. Лето — это лагеря для Луки, потому что мне нужно работать. К счастью, ему они нравились. Особенно этот — хоккейный.

Я свернула на Каскейд-авеню — главную улицу Спэрроу-Фоллс. В городе всего три светофора. Большинство зданий — из состаренного кирпича, с налетом Дикого Запада. На каждом углу — клумбы, у витрин — ящики с цветами. Спэрроу-Фоллс был очарователен.

Но главное — природа. На востоке — хребет Монарх с четырьмя заснеженными пиками даже в июле. На западе — Золотые скалы Касл-Рок. Это место магнитом тянет любителей активного отдыха.

Но для меня здесь было главное другое.

Покой.

После всего, что случилось в Балтиморе — нападения, месяцев восстановления, когда Марили спала на полу, чтобы помогать ухаживать за Лукой, пока я приходила в себя после того, что мы сказали ему было «аварией на такси», страха, охватывающего меня каждый раз, когда кто-то стучал в дверь... Мне нужен был этот покой сильнее воздуха.

— Мам, а ты знала, что Жнец начал играть, когда ему было шесть? — спросил Лука, вырывая меня из закручивающихся мыслей.

— Кажется, ты мне это уже говорил, — ответила я, с трудом сдерживая улыбку. Благодаря Луке я знала почти все факты о его любимом хоккеисте из нашей ближайшей команды — Seattle Sparks.

— У него было третье место по количеству голов во всей лиге, мам. Я буду таким же крутым, как он. Вот увидишь. И я тоже буду свирепым. Он так врезался в одного парня, что тот руку сломал!

Я поморщилась.

— Причинять боль — не лучшая цель, Лука. И мне не нравится, когда ты так говоришь.

Мой сын фыркнул:

— Он не хотел ему руку ломать. Но тот специально ударил по другу Жнеца. Тедди сильно пострадал. А Жнец просто хотел защитить брата.

Брата?

Меня передернуло от всей этой информации.

— Это, наверное, не самый лучший спорт для тебя. А как насчет футбола?

— Футбол — это тупо, мам.

— Кому-то он не кажется тупым, — парировала я.

Лука лишь посмотрел на меня в зеркало заднего вида, пока я сворачивала к Роксбери — соседнему городку с ледовым катком и магазинами, в которые нам время от времени приходилось ездить.

— А гольф? — спросила я с надеждой. Гольф казался мне вполне безопасным.

— Маааам, ты видела, в чем они там ходят?

Тут он попал в точку. Я опустилась на спинку сиденья. Может, он просто походит в этот лагерь и поймет, что хоккей — это не его. Вся эта экипировка жутко неудобная. Да и на катке холодно.

Лука без умолку болтал о хоккее, о Жнеце, о Sparks, о всем, что хоть как-то касалось льда. И, как всегда, я не могла лишить его того, что зажигало в нем свет. Поэтому уступала. Я наскребла на экипировку, сэкономила на безумно дорогом лагере и везла его двадцать с лишним минут до катка, чтобы он мог мечтать.

Мы подъехали к парковке у катка, и я заняла место в конце ряда. Поморщилась, увидев Эвелин Энгел, помогавшую своему сыну Даниэлю выбраться из машины. Все в этой женщине было... идеальным. Даже имя. Не броское, но такое, что сразу ясно — у нее все под контролем.

Ее кроссовер был до блеска чистым, в салоне, наверное, ни крошки от крекеров. На ней были идеально отутюженные шорты цвета хаки и светло-розовая блузка с короткими рукавами. Украшения, конечно же, подходили по цвету.

Меня накрыла волна зависти, от которой было тошно. Сколько бы я ни старалась, мне все время казалось, что я не справляюсь. Я взглянула на себя: джинсы в пятнах от муки, синяя глазурь на футболке — теперь там точно будет пятно. Волосы — в пучке, который я, кажется, закрутила ножом для масла.

Вздохнув, я заглушила двигатель.

— Готов?

Лука вдруг притих, прикусил губу.

Я повернулась к нему.

— Что случилось?

Он не ответил сразу. Я подождала. Знала, что он скажет, когда будет готов. Его взгляд упал на колени.

— А если у меня не получится?

Сердце сжалось.

— Всегда сложно начинать что-то новое, правда?

Лука поднял на меня свои бирюзовые глаза.

— Помнишь, как я училась готовить суфле? — спросила я.

Лука улыбнулся:

— Ты тогда много плохих слов говорила.

Я поморщилась, но рассмеялась:

— Тех, что нам нельзя говорить, верно?

— Верно, — быстро кивнул Лука.

— Но я не сдавалась, и в конце концов получилось. Никто не ждет, что ты будешь все уметь сразу. В этом и смысл лагеря. Было бы скучно, если бы ты уже все умел.

Лука вздохнул:

— Если бы я все умел, то уже играл бы за Sparks. Это было бы круто.

Я улыбнулась. Он уже мечтал о будущем, а я пыталась удержать настоящее, пока оно не исчезло.

— Знаешь, наверное, будет еще круче, когда ты попадешь туда, помня, сколько труда вложил.

Он задумался:

— Жнец говорил, что ему больше всего