Капитал и идеология - Томас Пикетти

труда французских государственных служащих-экспатриантов, которые получали солидное вознаграждение и работали на благо колонизаторов. В любом случае, стоит сравнить 0,5% национального дохода, перечисляемые из метрополии в гражданские бюджеты колоний в 1950-х годах, с гораздо большими суммами (более 2% национального дохода метрополии), выделяемыми военным для поддержания порядка в колониях в конце 1950-х годов. Кроме этой последней фазы, стоит отметить, что суммы, выделенные Парижем на военные нужды для поддержания порядка и расширения колониальной империи, никогда не превышали 0,5 процента годового национального дохода метрополии в период с 1830 по 1910 год. В некоторых отношениях эти расходы удивительно малы, учитывая, что население империи на пике ее развития почти в 2,5 раза превышало население метрополии (90 миллионов человек по сравнению с 40 миллионами). Из этого должно быть ясно, что различия в уровнях развития, государственного и военного потенциала создавали соблазн начать амбициозные колониальные авантюры с очень низкими затратами.

Рабская и колониальная добыча в исторической перспективе

Что касается вопроса о "трансфертах" между метрополией и ее колониями, важно также отметить, что было бы существенной ошибкой ограничиваться рассмотрением баланса государственного бюджета. Налоги, выплачиваемые в колониях, равнялись государственным расходам на протяжении всего периода 1830-1950 годов, но это, очевидно, не означает, что не было "колониальной добычи", то есть прибыли для колонизирующей державы. Первыми, кто получил прибыль от колонизации, были губернаторы и государственные служащие колоний, чье вознаграждение складывалось из налогов, выплачиваемых колонизируемым населением. В целом, колонизаторы, независимо от того, работали ли они на государственной службе или в частном секторе (например, в сельском хозяйстве в Алжире или на каучуковых плантациях в Индокитае), часто имели гораздо более высокий статус, чем они имели бы в метрополии. Конечно, жизнь не всегда была простой; некоторые колонизаторы были далеко не богаты, и разочарование было обычным явлением. Вспомните, например, трудности, с которыми столкнулась мать писательницы Маргариты Дюрас, чьи поля на тихоокеанском побережье постоянно затапливало; или несчастья бедных белых (petits blancs), которым приходилось бороться с колониальной высшей буржуазией, как капиталистами, так и чиновниками, которые притесняли и вымогали взятки у мелких фермеров. Тем не менее, даже бедные белые в большей степени, чем коренные жители, сами выбирали свою судьбу, и они пользовались большими правами и возможностями просто в силу своей расы.

Необходимо также учитывать частную прибыль, извлекаемую из колоний. В первую колониальную эпоху, эпоху атлантической работорговли, извлечение прибыли было грубым и недвусмысленным, и прибыль принимала форму холодных твердых денег. Суммы, поставленные на карту, хорошо документированы, и они были значительными. В случае Сен-Домингю, в конце 1780-х годов прибыль, извлекаемая из экспорта сахара и хлопка, превышала 150 миллионов ливров турнуа в год. Если включить все колонии за тот же период, то, по имеющимся оценкам, в 1790 году прибыль составила около 350 миллионов ливров, в то время как национальный доход Франции составлял менее 5 миллиардов ливров. Таким образом, более 7 процентов дополнительного национального дохода (3 процента только от Гаити) поступало во Францию из колоний; это огромная сумма, особенно с учетом того факта, что этими суммами пользовалось очень небольшое меньшинство. Кроме того, это была чистая добыча после учета затрат на производство (особенно стоимости импорта, необходимого для производства товаров), на покупку и содержание рабов (оставляя в стороне прибыль работорговцев), а также на местное потребление и инвестиции плантаторов. В Великобритании прибыль от рабовладельческих островов в 1780-х годах составляла порядка 4-5 процентов от национального дохода.

Во вторую колониальную эпоху (1850-1960 гг.), эпоху великих трансконтинентальных империй, частная финансовая прибыль приняла более сложные, но в конечном итоге столь же значительные формы, при условии, что мы рассматриваем глобальные инвестиции в целом, а не только инвестиции в несколько рабовладельческих островов. Ранее мы видели важность международных инвестиций для парижских состояний в эпоху Belle Époque. В 1912 году, незадолго до Первой мировой войны, иностранные активы составляли более 20 процентов от общего богатства парижан, и эти активы были очень диверсифицированы: они включали как акции и прямые инвестиции в иностранные фирмы, так и частные облигации, выпущенные фирмами для финансирования своих международных инвестиций, а также государственные облигации и другие формы государственных займов, которые в сумме составляли почти половину от общего объема.

Обратимся теперь к двум основным колониальным державам той эпохи, Великобритании и Франции, и отметим огромный (и по сей день не имеющий аналогов) масштаб иностранных инвестиций, которыми владели жители этих двух стран (рис. 7.9). В 1914 году, накануне Первой мировой войны, чистые иностранные активы Великобритании (то есть разница между стоимостью инвестиций в остальной мир, принадлежащих гражданам Великобритании, и стоимостью инвестиций в Великобританию, принадлежащих гражданам остального мира) составляли 190 процентов (или почти двухлетний объем) национального дохода страны. Не отставали от них и французские инвесторы, чистые иностранные активы которых в 1914 году составляли более 120 процентов национального дохода Франции. Эти гигантские активы в других странах мира были намного больше, чем активы других европейских держав, в частности Германии, которые достигли уровня чуть более 40 процентов национального дохода, несмотря на поразительный промышленный и демографический взлет страны. Отчасти это объясняется тем, что Германия не имела значительной колониальной империи, но в целом она занимала менее важное и более позднее положение в глобальных торговых и финансовых сетях. Это колониальное соперничество сыграло центральную роль в обострении напряженности между державами, как в Агадирском кризисе 1911 года. Вильгельм II в конечном итоге принял франко-британский договор 1904 года по Марокко и Египту, но получил значительную территориальную компенсацию в Камеруне, что отсрочило начало войны на несколько лет.

РИС. 7.9. Иностранные активы в исторической перспективе: Франко-британский колониальный пик

 

Интерпретация: Чистые иностранные активы (то есть иностранные активы, которыми владеют резиденты каждой страны, включая ее правительство) за вычетом активов в каждой стране, которыми владеет остальной мир, составили 191 процент национального дохода в Великобритании в 1914 году и 125 процентов во Франции. В 2018 году чистые финансовые активы составили 80 процентов национального дохода в Японии, 58 процентов в Германии и 20 процентов в Китае. Источники и серии: piketty.pse.ens.fr/ideology.

В период Belle Époque британские и французские иностранные активы росли ускоренными темпами, и естественно спросить, как долго продолжалась бы эта траектория роста, если бы не было войны (к этому вопросу я еще вернусь, когда мы будем изучать падение общества собственности). В любом случае, франко-британские активы стремительно упали после Первой мировой войны и окончательно после Второй мировой войны, отчасти из-за экспроприации (вспомните знаменитые российские облигации,