Генералиссимус Суворов - Раковский Леонтий Иосифович

Суворов отправил дежурного подполковника произвести следствие и навести в больницах порядок. Командиру дивизии - явиться в главную квартиру.

Вчера утром Киселев приехал. Смущенно поглаживая лысину, он подошел к Столыпину.

Столыпин сказал, что Александр Васильевич еще не выходил из кабинета, и посоветовал Киселеву сегодня не являться.

– Как же так? Да ведь фельдмаршал знает, что я приехал…

– Верно. Плац-майор еще вчера доложил, что вы приехали.

– Ну, так как же мне не являться?

– Не являйтесь! - убеждал Столыпин. - Александр Васильевич еще очень сердит на вас.

Киселев послушался Столыпина и ушел к дежурному генералу Арсеньеву.

"Любопытно: спросит Александр Васильевич сегодня о Киселеве? - подумал теперь, идучи, Столыпин.

Столыпину это интересно было потому, что хотелось проверить: настолько ли он знает Суворова, как ему кажется? За восемь месяцев службы у Суворова он освоился со всеми его привычками и обычаями. Казалось, знал Александра Васильевича, понимал его с полуслова.

Вчера произошел случай, который подтвердил это. В Тульчин входил Смоленский драгунский полк. Суворов поехал за местечко смотреть полк на марше. Он скакал галопом по широкой дороге вдоль растянувшихся эскадронов. Вдруг обернулся к Столыпину и, махнув плетью куда-то в сторону, крикнул:

– Э, а!

Столыпин подскакал к эскадрону и сразу же сообразил в чем дело: эскадрон потерял дистанцию, и потому отстали пушки.

Столыпин приказал артиллерийскому офицеру податься вперед.

Суворов, довольный, махнул Столыпину головой. Фельдмаршал относился к Столыпину хорошо. В первую же субботу, когда Суворов учил войска драться колоннами, он поставил Столыпина с солдатским ружьем в пехотный полк. После ученья пожаловал его в унтер-офицеры. В следующую субботу поставил Столыпина в кавалерийский полк. После ученья произвел в офицеры.

Местечко еще спало. На улицах не было ни души. Шаги Столыпина гулко отдавались на мостовой.

Столыпин подходил к двухэтажному дому графини Потоцкой.

Графиня Потоцкая, статс-дама российского двора, уступила фельдмаршалу первый этаж, а сама со взрослой дочерью помещалась во втором.

Суворов подружился с Потоцкими. Он часто ходил к графине посидеть и поговорить. Потоцкие навещали Александра Васильевича.

Молодые офицеры из штаба Суворова засматривались на хорошенькую дочь графини, перешептывались с графиниными горничными.

Подходя к дому, Столыпин по привычке обдернул мундир, осмотрелся, все ли в порядке.

Второй этаж был еще темен. В раскрытых окнах чуть шевелились под легким ветерком, белели шелковые занавески.

Лишь в одном окне первого этажа - в камердинерской Суворова - светился огонек.

У высокого крыльца стоял, отбиваясь от назойливых комаров, часовой.

Столыпин поднялся по ступенькам, прошел переднюю, где, растянувшись на скамейке, храпел вестовой, и вошел в следующую комнату. В ней спали Прошка, повар и фельдшер Наум.

Столыпин не без труда растолкал главного камердинера, который упорно не желал пробуждаться.

Александр Васильевич приказал поднять его пораньше.

Прошка, зевая и чертыхаясь, сел. Ткнул кулаком в бок Мишку-повара:

– Вставай, увалень!

И поплелся будить "самого".

Через секунду из спальни донесся приятный басок фельдмаршала.

Суворов проснулся бодрый, живой, веселый. Он все дни пребывал в отменном настроении. Еще бы - наступил сезон его удовольствий: ученья в поле, лагери, беспрестанное движение и множество разнообразных дел. Покоя и безделья не выносила его кипучая натура.

Прошка и вестовой понесли в спальню два ведра воды и громадный таз. Начинался день, начинались обязательные, неоднократные обливания водой.

А повар пошел кипятить в печке чай. Как все старики, Суворов любил, чтобы еда и чай были горячими. Потому повар кипятил чай тут же, при нем, в спальне.

Суворов вытирался, отдавая приказания повару, что сготовить к обеду.

– На закуску - редька… Бишбармак [42]. Пельмени. Духовая говядина. Каша рисовая. И щука с голубым пером… А мальчик пришел? - спросил он ("мальчиком" он звал Столыпина).

– Давно. Ждет.

– Позови.

Столыпин вошел, поздоровался.

– Здравствуй, братец! Кликни ко мне господина Дьякова!

Столыпин отправил ординарца за полковником Дьяковым, который был начальником провиантской конторы при армии.

Сонный предстал перед фельдмаршалом полковник - в такую рань вставать не привык.

– Николай Александрович, все запасные магазейны были б полны! И все исправно. Ежели провианта недостанет, на первом суку тебя, ваше высокоблагородие, повешу! Ты, мой друг, меня знаешь: я тебя люблю и слово сдержу. Ступай!

Полковник Дьяков пулей вылетел из спальни - куда и сон девался.

Все знали - фельдмаршал шутит только во время отдыха, за обедом, а в рабочие часы - шутки в сторону.

– Мальчик, садись, чайку попьем! - крикнул он Столыпина.

Пили чай с медом и сухарями.

Напившись, Суворов усадил адъютанта за стол к окну, которое выходило в большой графский сад.

– Прочти-ка, что вчера записали из "словесного поучения".

– "Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию…"

– Прибавь: "как негде взять".

– "Стреляй редко, да метко. Штыком коли крепко. Пуля обмишулится, штык не обмишулится. Пуля - дура, штык - молодец. Береги пулю в дуле; трое наскочат: первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун; это не редко, а заряжать некогда. В атаке не задерживай…"

– Так. А дальше, на той синей бумажке, что у нас?

Столыпин прочел:

– "Фитиль на картечь; бросься на картечь: летит сверх головы. Пушки твои, люди твои; вали на месте, гони, коли, остальным давай пощаду. Они такие же люди: грех напрасно убить".

– Все?

– Все, ваше сиятельство.

– Теперь пиши.

И Суворов, бегая из угла в угол, стал диктовать:

– Три воинские искусства: первое - глазомер, второе - быстрота, третье - натиск…

…Уже давно взошло солнце, давно погасили свечу - она была не нужна. Наступило утро. Из сада, из неосвещенных солнцем уголков, тянуло сыростью, но в этой непроницаемой дымке, которой уже было подернуто небо, чувствовалось, что день встает жаркий, душный.

Суворов диктовал:

– "Субординация, экзерциция, дисциплина, чистота, опрятность, здоровье, бодрость, смелость, храбрость, победа и слава". Ну вот. Вчерне готово. Завтра перепишем, и можно посылать в полки. А теперь пора обедать. Что, Киселев приехал?

– Так точно.

– Ступай позови его к обеду!

Столыпин с удовлетворением пошел звать генерала Киселева - он оказался прав: генерал-поручику было кстати не сразу являться к фельдмаршалу.

III

В приемной фельдмаршала собрались все приглашенные к обеду.

Суворов вышел из спальни (она служила ему и кабинетом) чисто выбритый, надушенный, свежий. Волосы после купанья еще сохраняли влагу. Фельдмаршал был во всем белом. Только на кителе обшлага, лацканы и воротник - зеленые. На груди висел один Андреевский орден.

Суворов стал здороваться с теми, кого сегодня видал впервые.

– Здравствуй, друг мой Дмитрий Иванович, - приветливо встретил он генерал-поручика Киселева. - Сядешь возле меня. Поговорим.

Это обыкновение фельдмаршала отчитывать потихоньку знали все. Ежели Суворов бывал недоволен полком, он никогда не бранил его тут же, на плацу или в поле, а потом, наедине, хорошенько пробирал командиров.

– Господа, прошу немножко повременить: Мандрыка пошел наверх пригласить к столу графинюшку, - обернулся ко всем Суворов.

Немного погодя в приемную вошла в сопровождении суворовского генерал-адъютанта Мандрыки сорокалетняя, еще красивая графиня Потоцкая.

Суворов кинулся к ней навстречу. Галантно поцеловал руку.

– Доброе утро, ваше сиятельство. Милости просим откушать нашего солдатского хлеба-соли…