Наше восточное наследие - Уильям Джеймс Дюрант

миссионер, - так это то, что они относятся друг к другу с мягкостью и вниманием, которых не встретишь среди обычных людей в самых цивилизованных странах. Это, несомненно, происходит оттого, что слова "мой" и "твой", которые, по словам святого Златоуста, гасят в наших сердцах огонь милосердия и разжигают огонь жадности, неизвестны этим дикарям". "Я видел, как они, - говорит другой наблюдатель, - делили между собой дичь, когда у них иногда было много долей, и не могу припомнить ни одного случая, чтобы они вступали в спор или находили недостатки в распределении, считая его неравным или иным образом предосудительным. Они скорее сами лягут с пустым желудком, чем им вменят в вину то, что они не удовлетворили нуждающихся... . . Они рассматривают себя как одну большую семью".40

Почему этот первобытный коммунизм исчез по мере того, как люди поднимались к тому, что мы, с некоторой долей пристрастности, называем цивилизацией? Самнер считал, что коммунизм оказался небиологичным, помехой в борьбе за существование; что он не давал достаточного стимула изобретательности, промышленности и бережливости; и что неспособность вознаграждать более способных и наказывать менее способных приводила к выравниванию потенциала, что было враждебно для роста или успешной конкуренции с другими группами.41 Лоскиэль сообщал, что некоторые индейские племена северо-востока "настолько ленивы, что сами ничего не сажают, но полностью полагаются на то, что другие не откажутся поделиться с ними своей продукцией". Поскольку трудолюбивые таким образом пользуются плодами своего труда не больше, чем праздные, они с каждым годом сажают все меньше".42 Дарвин считал, что совершенное равенство среди фуэгийцев является фатальным для любой надежды на то, что они станут цивилизованными;43 Или, как могли бы сказать сами фуэгийцы, цивилизация была бы смертельна для их равенства. Коммунизм принес определенную безопасность всем, кто пережил болезни и несчастные случаи, вызванные бедностью и невежеством первобытного общества; но он не избавил их от этой бедности. Индивидуализм принес богатство, но он принес также незащищенность и рабство; он стимулировал скрытые способности высших людей, но усилил жизненную конкуренцию и заставил людей с горечью ощущать бедность, которая, когда все делили ее одинаково, казалось, не угнетала никого.*

Коммунизму было легче выживать в обществах, где люди постоянно находились в движении, где постоянно присутствовали опасность и нужда. Охотникам и скотоводам не нужна была частная собственность на землю; но когда земледелие стало оседлой жизнью людей, вскоре выяснилось, что земля обрабатывается наиболее плодотворно, когда вознаграждение за тщательное земледелие получает семья, которая его обеспечила. Следовательно - поскольку существует естественный отбор институтов и идей, а также организмов и групп - переход от охоты к земледелию привел к смене племенной собственности на семейную; наиболее экономичная единица производства стала единицей собственности. По мере того как семья все больше приобретала патриархальную форму с централизованной властью старейшего мужчины, собственность становилась все более индивидуализированной, и возникло личное завещание. Нередко предприимчивый человек покидал семейное убежище, выходил за традиционные границы и тяжелым трудом отвоевывал землю у леса, джунглей или болота; эту землю он ревностно охранял как свою собственную, и в конце концов общество признало его право, и возникла другая форма индивидуальной собственности.43a По мере роста численности населения и истощения старых земель мелиорация продолжалась по все более широкому кругу, пока в более сложных обществах индивидуальное владение не стало обычным делом. Изобретение денег дополнило эти факторы, облегчив накопление, транспортировку и передачу собственности. Старые племенные права и традиции вновь проявились в техническом владении землей деревенской общиной или королем и в периодических переделах земли; но после эпохи естественного колебания между старым и новым частная собственность окончательно утвердилась в качестве основного экономического института исторического общества.

Сельское хозяйство, породив цивилизацию, привело не только к частной собственности, но и к рабству. В чисто охотничьих общинах рабство было неизвестно; жены и дети охотников выполняли только рутинную работу. Мужчины чередовались между возбужденной активностью охоты или войны и изнуряющей вялостью сытости или мира. Характерная лень первобытных народов, предположительно, берет свое начало в этой привычке медленно восстанавливать силы после усталости от битвы или погони; это была не столько лень, сколько отдых. Чтобы превратить эту спазматическую активность в регулярный труд, нужны были две вещи: рутина обработки земли и организация труда.

Такая организация остается свободной и спонтанной там, где люди работают на себя; там же, где они работают на других, организация труда зависит в конечном счете от силы. Рост сельского хозяйства и неравенство людей привели к тому, что социально слабые стали работать на социально сильных; только тогда победителю в войне пришло в голову, что единственный хороший пленник - это живой пленник. Уменьшилась резня и каннибализм, выросло рабство.44 Когда люди перестали убивать и поедать своих собратьев, а просто делали их рабами, это было большим нравственным улучшением. Подобное развитие событий в более широком масштабе можно наблюдать и сегодня, когда победившая в войне нация уже не истребляет врага, а обращает его в рабство, выплачивая компенсацию. Как только рабство установилось и оказалось выгодным, его стали расширять, приговаривая к нему неплательщиков и упрямых преступников, а также совершая набеги специально для захвата рабов. Война помогла создать рабство, а рабство помогло создать войну.

Вероятно, именно благодаря многовековому рабству наша раса приобрела свои традиции и привычку к труду. Никто не стал бы выполнять тяжелую или упорную работу, если бы мог избежать ее без физического, экономического или социального наказания. Рабство стало частью дисциплины, с помощью которой человека готовили к труду. Косвенно оно способствовало развитию цивилизации, поскольку увеличивало богатство и - для меньшинства - создавало досуг. Через несколько веков люди приняли это как должное; Аристотель утверждал, что рабство естественно и неизбежно, а святой Павел благословил то, что в его время, должно быть, казалось божественно предписанным институтом.

Постепенно, через сельское хозяйство и рабство, через разделение труда и присущее людям разнообразие, сравнительное равенство естественного общества сменилось неравенством и классовым делением. "В первобытной группе мы, как правило, не находим различий между рабами и свободными, нет крепостного права, нет каст, и почти нет различий между вождем и последователями".45 Медленно усложняющиеся инструменты и ремесла подчиняли неумелых или слабых умелым или сильным; каждое изобретение становилось новым оружием в руках сильных и еще больше укрепляло их в овладении и использовании слабых.* Наследственность добавила к превосходным возможностям превосходные владения и превратила некогда однородные общества в лабиринт классов и каст. Богатые и бедные стали осознавать богатство и бедность; классовая война красной нитью прошла через всю историю; возникло государство как