Ленка и мертвецы - Анна Пронина

машины в комок. Володя впервые не доставал ее расспросами. Он все думал, сможет ли забыть о том, что она приходила к нему, о том, какая на ощупь кожа у нее между лопатками, как пахнет ложбинка у ключицы, как нежны ее губы.

Сможет ли общаться с Ленкой как раньше, словно они просто друзья?

Нет, не сможет. Что же тогда? Продать дом и уехать из Клюквина? Или попытаться завоевать сердце этой удивительной девушки? А если она никогда его не полюбит?

— Поехали к Насте, — внезапно нарушила тишину Лена.

— Как? Зачем? — растерялся Володя.

— Мы с ней так и не поговорили.

Настя сидела на крыльце своего дома в старом пуховике нараспашку, волосы у нее были растрепаны, лицо опухшее, под глазами появились мешки, а у носа — глубокие морщины. Лена вышла из машины и подошла к калитке. Настя посмотрела на нее безо всякого выражения.

— М-да, тяжело тебе дается Тамаркина помощь, — заметила Лена.

— Не твое дело! У тебя, я смотрю, тоже помощники появились. Ну и катись отсюда! — огрызнулась Настя.

— Она из тебя всю жизнь выпьет. Всю красоту вытянет, к тридцати годам будешь как бабка старая.

— И что с того? Думаешь, глаза мне открыла? Я же сказала: не твое дело! — Настя встала, чтобы уйти.

— Стой, я не могу так.

— Чего? Пожалела меня, что ли? Серьезно? А где же твоя жалость была, когда моя мать тут, в этом доме, умирала? Когда ее призраки мучили? За порогом стояла! А когда брату моему глазки строила, зная, что его семья против? Это из-за тебя он погиб! Ты, Ленка, заноза в заднице. Всю жизнь мне испоганила! И еще смеешь советы мне раздавать? Жалеть меня? Рассказывать мне, какая я в тридцать лет стану? Да пошла ты к черту! Если захочу — всех своих мертвецов подниму до седьмого колена! И всех неупокоенных с кладбища соберу! Будет у меня новая семья. Ее ты не разрушишь, не погубишь!

Настя сплюнула на землю и, громко хлопнув дверью, скрылась за порогом своего дома.

В эту ночь сны у Ленки были сумбурные, путаные, вызывающие какую-то щемящую тоску. Уже под утро увидела она бабу Нюру — не поддельную, а свою родную. Та погладила Лену по голове.

— Ты справишься, детка!

— Баб, а баб, что дальше будет? Так страшно.

— Не бойся, моя хорошая. Верь своему сердцу. Оно не обманет.

Внезапно рядом с любимой бабушкой Ленка увидела образ Марии Федоровны, покойной жены Кадушкина.

— Коля, Коленька! Он там! Помоги!

— Бабушка! — Ленка протянула руки, чтобы обнять ее, но образ Нюры начал таять, а вот Мария Федоровна, наоборот, встала прямо перед Ленкой.

— Помоги ему! Коленька!

— Что вам надо? Чего вы все от меня хотите?

— Просыпайся, Лена! Коленька в беде! Просыпайся!

Ленка закрыла глаза руками. Ей не хотелось общаться с призраком покойной и бежать куда-то, чтобы спасти «Коленьку». Лена хотела спать. Лучше — без сновидений. Чтобы никто никуда не звал, никто не изводил, не мучил, не обманывал. Она так устала за эти дни.

— Помоги ему! — крикнул призрак покойницы в самое ухо, и Ленка так и подскочила на кровати. Устало протерла глаза. В комнате никого не было. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь занавески, падали на полосатый коврик у кровати.

Ленка потянулась за одеждой, и на пол упал мобильный телефон. Она забыла про него прошлым вечером, даже на зарядку не поставила. Теперь взяла в руки и набрала Володин номер.

— Слушай, у меня на сердце неспокойно. Зайди к Степанычу. Ты же рядом живешь. А я подойду минут через десять.

Володя послушно пошел к Кадушкину. Калитка у того была закрыта изнутри на щеколду, в кухне горел свет, но открывать Николай Степанович не спешил. Не отзывался и на телефонный звонок.

Володя просунул руку в щель между калиткой и забором и умудрился отодвинуть щеколду. Кадушкин никогда особо не запирался — все ведь знают, кто тут живет, так что без стука все равно не полезут.

Дом был не заперт и пуст. Володя как старый холостяк сразу обратил внимание, что на кухне пыльно, ни в раковине, ни на столе нет грязной посуды, даже кружки на полке стоят на своих местах идеально ровно — как их Ленка убрала после похорон жены участкового, так к ним никто и не прикасался.

Спальня тоже казалась осиротевшей. Судя по вмятине на покрывале, Николай Степанович спал сверху, не расстилая. И вероятно, даже не раздеваясь.

Володя вышел из дома и огляделся.

На участке Кадушкина стояли большой сарай и баня. Именно в бане Володя в следующую секунду услышал подозрительный грохот.

Распахнув дверь, увидел грузное тело участкового, которое билось в конвульсиях, повиснув на кожаном ремне, зацепленном за потолочную балку. Под ним валялась старая табуретка — грохот от ее падения и слышал Володя.

К счастью, в бане стоял буфет со столовыми приборами. Володя выхватил оттуда нож и двумя ловкими движениями срезал ремень.

Участковый упал и схватился за шею, тяжело откашливаясь. Минуты через три, когда Николай Степанович уже мог свободно дышать, в баню вошла Ленка.

— Старый дурак! — ругал участкового Володя, а сам едва сдерживал слезы.

— Старый дурак, — соглашался Николай Степанович хриплым голосом и плакал, совершенно не стесняясь. — Ну зачем, зачем ты меня вытащил? Подох бы я, и слава богу. А теперь… опять жить придется. А я не хочу. Не хочу без нее!

— Нельзя, нельзя так, Степаныч! Нельзя в петлю! — Володя поднял участкового с пола, поправил на нем рубашку.

— Это я уж сам решу! Да как тебя сюда занесло-то? — убрал его руки от себя Кадушкин.

— Это я его послала, — сказала Ленка, поднимая с пола табуретку и присаживаясь рядом. — А мне Мария Федоровна велела.

— Машка? Моя Машка? — поразился участковый. — Ты ж ее не видела.

— Раньше не видела. А этим утром она пришла ко мне.

— И что? Она здесь, с тобой сейчас?

Ленка посмотрела на участкового. Тот пододвинул лавку и сел на нее, привалившись спиной к старому буфету.

Рядом с ним по правую руку висел в воздухе дух покойной жены.

— Нет, Николай Степанович, она не со мной. Она с вами рядом.

Участковый зажмурился, останавливая слезы.

— Машка, прости! Не могу я! Они меня сегодня из петли вынули, а я завтра повешусь. Не сердись. И вы, ребят, не сердитесь. Я решил.

Призрак Марии Федоровны побледнел от этих слов, будто его обсыпали мукой или мелом.

— Она просит не делать этого. Вас к ней не пустят, если