Нино и её призраки - Анна Теплицкая

— Только заберу из комнаты вещи.

Мы вышли в коридор вместе, разъяренная Ия влетела в свою комнату и со всей силы хлопнула дверью.

— Нет, ты слышала?! Да как только он смеет. Можно подумать, сам он не дымит как паровоз. Еще и Тима вплел, я хренею! А каким тоном! Мне семнадцать лет, какое на хрен наказание. Мезизгеби[23], уйду из дома!

Я хотела сказать ей: «Гела просто потрясающий и мне жаль, что ты этого не видишь, что ты его не воспринимаешь как отдельного человека, не как своего отца. Неужели ты не видишь, что он сам не рад, что вынужден был наказать тебя, что его отделяет от нас так много лет, и он должен пользоваться своим авторитетом, чтобы воспитать из нас нормальных людей». Но вместо этого я сказала:

— Он совсем охренел.

— Сейчас придет со своим чаем. Но ты лучше иди в кабинет, Нино, а то он может рассердиться еще сильнее.

В библиотеке был спертый воздух, я подошла и распахнула окно, но от этого свежее не стало. А… значит, шестнадцатилетняя я окно открыть не осмелилась, так и сидела в душной комнате. Мне казалось, что библиотека поистине роскошная. На деле так и было: по всей комнате от пола до потолка поднимались стеллажи с книгами, кое-где за стеклом был выставлен напоказ антиквариат. Я подошла к стеллажам и взяла в руки Ака Морчиладзе «Перелет на остров Мадатова и назад». Читать такие тексты мне всегда было сложновато, хотя я обожала все, что связано с Грузией, это наполняло меня любовью к Родине. Сколько ни силилась, я не могла вспомнить практически ничего из детства, только какие-то фрагменты, хотя живо представляла грузинские дворы, маленькие домики, виноградники и стада овец на дорогах. Чтение в принципе было для меня сложным занятием, я редко могла сконцентрироваться — от ровных строчек меня сразу клонило в сон или же я начинала предаваться фантазиям. Надо, кстати, почитать «Перелет» в моем реальном времени.

Гела вошел неслышно, и от звука его голоса у меня подкосились ноги.

— А ты знаешь, Нино, что это я только с виду такой. А вообще-то окончил исторический факультет.

Я была так удивлена, что он вообще со мной заговорил, что от страха онемела. Какой такой? Наверное, Гела всегда был здесь чужим. Даже больше, чем мы с Ией. Его деньги, бесспорно, облегчали жизнь, но всем своим существом он хотел вернуться обратно. В шестнадцать лет это чувство мне было еще не знакомо, но теперь — как я понимаю тебя, Гела. Он продолжал мерить библиотеку шагами, взял книгу и прощупал пальцами обложку.

— Мы с твоим папой Тамази из одного места, оттуда, где обнялись Мтквари и Ксани. — О да, ты умел быть поэтичным, Гела. — Сады цвели, нивы колыхались… Потом я уехал в Тбилиси, и он через пару лет за мной, поступил в театральный, а это в том же здании, что и я, то есть, видишь, всю жизнь рука об руку, хоть и не дружили в юности. — Я взглянула на него, и он пояснил: — Из-за того, что я старше на пару лет. В наших семьях все было налажено, то была Грузия… а потом пришел Звиад Гамсахурдия, отец грузинской государственности, тьфу… Я помолчала и робко спросила: — Вы хотите вернуться домой?

— Неее, это невозможно.

— Почему?

— Не знаю, может, Ия рассказывала тебе историю семьи Беридзе. Дело в моем старшем брате, его звали Дато. В девяностые Грузию ел Советский Союз, вокруг разруха, нищета, коррупция. Я всю жизнь видел это, все видели, только никто ничего не мог поделать. А мой брат думал, что может, поэтому стал «мальчиком Джабы» — знаешь, кто это?

Я помотала головой. Он воодушевился и пустился в воспоминания. Я и не возражала, мне нравилось, как он сводит брови на переносице и смотрит то на меня, то вверх, как он говорит, его потрясающий акцент, голос звучал низко, гортанно, заменял мягкие звуки на твердые. Почему так? Да потому, что в грузинском языке всего пять гласных против русских десяти. Я помню, что изо всех сил силилась вникнуть в содержание разговора, но мало что понимала. Взрослая я решила ловить каждое слово.

— Был такой вор в законе Джаба Иоселиани, «генерал криминального мира» по прозвищу Доктор Джаба. Он был не совсем обычный уголовник, а истинный креативщик: после тюрьмы защитил диссертацию, даже умудрился преподавать на кафедре театроведения. В девяносто втором году Доктор Джаба пришел к власти вместе с двумя Тенгизами — Сигуа и Китовани. О, Нино, Ниноша… Это были жуткие кровавые времена: переворот, революции, война, перестройка. На фоне всего этого возникла якобы патриотическая организация «Мхедриони» — банда, созданная для защиты Грузии, ее земель и народа.

Гела поднес коробок к уху и встряхнул его, определяя на слух, как там внутри обстоят дела.

— Но фактически это были обычные курди. Бандиты, воры, которые делают вид, что они патриоты. Они занимались разбоем, контрабандой алкоголя и наркотиков, похищали людей ради выкупа и убивали мирных. Такие жестокости творили от Сухума до Цхинвала, — Гела выразительно затянулся и покачал головой. Его мелодичная манера говорить не сочеталась с этой сложной темой. — Как оправдать то, что они делали, скажи? Сколотили кровавый табор из уголовников всех мастей, и вот это уже большая криминальная группировка, захватившая страну. Фактически это была военная хунта, люди боялись выходить из дома. А мхедрионцы сколотили состояния. Они больше не были бедняками. Мдидари![24] Все они стали очень богатыми. Сам Джаба мог передвигаться на «Волге», но для личного пользования у него был «Роллс-Ройс»: Доктор Джаба серебряной тенью передвигался по Тбилиси. Так что не странно, что мальчики сделали Иоселиани своим кумиром. Они молились на Джабу. И мой старший брат был одним из них. Датошка бегал по городу в гимнастерке и с боевым пистолетом, темные очки не снимал даже в помещении. Он знал Джабу лично, или хвастался что знал. В конце концов, Джаба стал опорой власти Шеварнадзе — такого ты знаешь?

Эдуарда Шеварнадзе я знала, и даже помнила, как он выглядит: в ту пору его часто показывали по телевизору, ослепительно-седого и слегка одутловатого, моей бабушке он очень нравился.

— А как же! Второй президент Грузии,