История Льва - Микита Франко

рядом с ним. Сказала дрожащим губами:

- У меня ВИЧ.

Она потянулась к нему, будто падая, и он схватил её, прижимая к себе, поцеловал в запутавшиеся волосы. Она начала плакать – тихо, почти беззвучно, Лёва угадал её плач по вздрагивающим плечам. Он не знал, что сказать, поэтому не говорил ничего. И злился. И прорывалось в этой злости совсем постыдное злорадство: «Ну что, Кама, неплохо отрикошетило?».

Катя, оторвавшись от Лёвиного плеча, сказала, всхлипнув:

- Я хочу сбрить волосы. Поможешь?

Меньше всего Лёва ожидал услышать такую просьбу.

- Конечно, - растерянно ответил он. И уже тверже: - Помогу.

- Я рада, что ты здоров, - судорожно выдохнула она.

- Я… Мне очень жаль, но это ведь…

Она перебила его:

- Не надо. Не говори ничего. Все слова – пустые. Просто сбрей мне волосы, ладно?

- Хорошо.

 

Катя посмотрела на стену с фотографиями: там, на прибитых гвоздях, висели семейные снимки с дней рождений и праздников – «Сядьте поближе, вот так, Лёва, обними сестру, Марк, подвинься к жене, да, а теперь все улыбнулись!».

- У тебя хорошая семья, - сказала Катя.

Лёва увидел широкоплечую фигуру отца, нависающую над матерью, его ногу, бьющую беременную жену по животу, и, давя эти воспоминания, произнёс:

- Наверное.

Не опускаться же до спора рядом с Катей, которая живёт в квартире, пропахшей ацетоном. У неё в жизни, наверное, вообще не бывало новых годов и день рождений – даже с искусственными улыбками не бывало.

- Ладно, идём, - поторопил Лёва. – А то отец скоро вернётся.

Он поставил табуретку напротив зеркала в своей комнате, расстелил по кругу старые газеты – с одной из них на него глянул мрачный заголовок: «Город-СПИД: смертельная болезнь завоевывает провинцию». Опасливо оглянувшись на Катю (заметила или нет?), он перевернул газету обратной стороной, на «Взрыв в Армавире». Подключив машинку для стрижки к розетке, он кивнул Кате на табуретку: - Садись.

Она села и, только он хотел нажать на кнопку включения, вскрикнула:

- Ой, подожди!

- Что такое?

Лёва решил, что она передумала, да и сам в тайне надеялся на это: всё-таки как-то радикально для девчонки всю башку сбривать.

- Нельзя так делать! – сказала она.

- Как?

- В памятке, которую мне дали, написано, что нельзя пользоваться предметами гигиены совместно с ВИЧ-инфицированным. Машинка для стрижки считается.

- Покажи памятку.

Катя сбегала в коридор, где на вешалке в форме оленьих рогов оставила свою джинсовку, вытащила сложенную пополам бумажку и принесла её Лёве. Тот, развернув, прочитал колонку про «меры предосторожности» с видом эксперта.

- Тут написано «бритва», - сказал Лёва.

- Бритва и машинка для стрижки – одно и то же.

- Нет, это не одно и то же.

- Откуда тебе знать? Ты же не бреешься, - она умильно потрепала его по гладкой щеке, на которой ещё ни разу не появлялось никаких признаков растительности.

Проигнорировав эту издевку, Лёва продолжил:

- Бритва тесно контактирует с кожей, ею можно порезаться.

- Машинкой для стрижки – тоже.

- Ею пользуется только мой отец. Его не жалко.

Он думал, что Катя возмутится этой злой иронии, но она, кивнув, вернулась на табурет.

- Тогда ладно. Ненавижу тупых отцов.

Лёва сделал глубокий вдох, набираясь сил, включил машинку и провёл по Катиным волосам, начиная от лба. Длинные пряди застревали в тупом лезвии и Лёве приходилось убирать их рукой. Машинка в пальцах ходила ходуном – жалко состригать под корень такую копну. Он искренне считал, что Катя не в своём уме, потому что сложно представить на её месте кого-то другого, ну, например, Варю, старосту-активистку, или любую другую девчонку из класса, которая могла бы так просто сказать: «Обрей меня налысо». Нет, они все за свои косы трясутся. А тут…

Возились больше часа, Лёва излишне аккуратничал, стараясь не поранить Катю – не столько из-за ВИЧ, сколько действительно не хотел сделать больно. Катя, елозя на табуретке, нервно пошучивала: просила не топтаться на волосах, потому что она планировала их выгодно продать.

Закончив, Лёва дунул на её лысину, смахивая оставшиеся волоски, и жестом фокусника продемонстрировал через зеркало результат:

- Тадам!

- Класс, – Катя комично погладила макушку ладонью, затем подняла на Лёву потерянный взгляд: – Ну всё, начинаем новую жизнь, да?

- Лучше прежней, – твердо сказал Лёва. – Завтра сходим в СПИД-центр, узнаем, что нужно делать.

- Завтра твой день рождения.

- Ну и что?

- Тебе что, заняться больше нечем в день рождения?

- Нечем. Поход в СПИД-центр – лучший подарок.

- А с нами там будут говорить, в этом центре? Без взрослых?

- Я… я спрошу у Якова.

«А он спросит у бабушки», - мысленно добавил Лёва, сочувствуя ей. Трудно, наверное, быть единственным нормальным взрослым человеком, и решать проблемы не только внука, но и всех его знакомых.

Лёва выловил Власовского на следующий день, в школе. Когда у тебя день рождения, все с тобой гораздо мягче, чем обычно: удалось даже избежать тройки по математике, потому что Тангенс (Татьяна Геннадьевна, значит) его пожалела. А отец с утра похлопал по плечу, пока мать комкано объясняла, что они дарят учебник по механике и молекулярной физике, потому что в военную академию, куда Лёва «конечно же будет поступать», нужно сдавать физику. Лёва поблагодарил за учебник, спорить не стал, но показательно закинул его в нижний ящик прикроватной тумбочки, где хранился ненужный хлам. Отец о содержимом этого ящика был не в курсе, а вот мама прекрасно знала, что физика оказалась между поваренной книгой (подарок дальней родственницы) и военно-морским словарем (подарок отца на шестой день рождения) – в общем, между предметами, к которым Лёва никогда не прикасался.

Лёва надеялся, что магия наступившего пятнадцатилетия распространится и на Якова, смягчая его, но тот, услышав о положительном анализе Кати, сердито буркнул:

- Ну, ты неудачник. Можешь снова отсчитывать три месяца.

- Мы предохра…

- Мне неинтересно.

- И мы расстались.

- Да? А что так? – ёрничал Яков. – Она же носит СПИД от Шевы, это так романтично. Можешь тоже заразиться, считай, тебе достанется его частичка.

Игнорируя ехидные выпады, Лёва сказал:

- Я признался ей, что гей. Как ты… советовал.

«Ну, не советовал, конечно, а требовал».

Яков сбавил спесь, спросил уже спокойней:

- И что она?

- Мы остались друзьями. Но ей нужно помочь, у неё никого нет, а она