Век веры - Уильям Джеймс Дюрант

Через поколение святой Руадан наложил проклятие на Тару; после 558 года, когда умер король Диармуид, древние залы были заброшены, а короли Ирландии, все еще языческие по культуре, стали христианскими по вероисповеданию.

III. ПРЕЛЮДИЯ К ФРАНЦИИ

1. Последние дни классической Галлии: 310-480 гг.

В IV и V веках Галлия была самой процветающей в материальном плане и самой развитой в интеллектуальном отношении из всех римских провинций на Западе. Почва была щедрой, ремесла - искусными, реки и моря несли оживленную торговлю. Поддерживаемые государством университеты процветали в Нарбонне, Овне, Бордо, Тулузе, Лионе, Марселе, Пуатье и Трире; учителя и ораторы, поэты и мудрецы пользовались статусом и признанием, которые обычно доставались политикам и драчунам. Благодаря Авсонию и Сидонию Галлия заняла лидирующее положение в литературной жизни Европы.

Децим Магнус Авсоний был поэтом и олицетворением галльского Серебряного века. Он родился в Бордо около 310 года, сын ведущего врача этого города. Там же он получил образование, а позже в щедрых гекзаметрах поведал миру о достоинствах своих учителей, вспоминая их улыбки и забывая их удары.25 В ровные годы он тоже стал профессором в Бордо, преподавал "грамматику" (т. е. литературу) и "риторику" (т. е. ораторское искусство и философию) в течение целого поколения и опекал будущего императора Грациана. Искренняя привязанность, с которой он пишет о своих родителях, дядях, жене, детях и учениках, наводит на мысль о доме и жизни, похожих на университетский городок XIX века в Соединенных Штатах. Он с удовольствием описывает дом и поля, которые достались ему в наследство от отца и где он надеется провести свои последние годы. В первые годы их брака он говорит жене: "Давай всегда жить так, как мы живем сейчас, и не будем отказываться от имен, которые мы дали друг другу в нашей первой любви. ... Мы с тобой должны всегда оставаться молодыми, и ты всегда будешь прекрасна для меня. Мы не должны вести счет годам".26 Вскоре, однако, они потеряли первого ребенка, которого она ему подарила. Спустя годы он с любовью вспоминал об этом: "Я не оставлю тебя без слез, мой первенец, названный моим именем. В то время как ты упражнялся в том, чтобы превратить свой лепет в первые слова детства... мы должны были оплакивать твою смерть. Ты лежишь на груди своего прадеда, разделяя его могилу".27 Его жена умерла в самом начале их счастливого брака, успев подарить ему дочь и сына. Он был так сильно привязан к ней, что больше никогда не женился; и в старости он с новой скорбью описывал боль своей утраты и мрачную тишину дома, который знал заботу ее рук и шаги ее ног.

Его стихи радовали свое время нежными чувствами, сельскими картинами, чистотой латыни, почти вергилиевской плавностью стиха. Паулин, будущий святой, сравнивал его прозу с прозой Цицерона, а Симмах не мог найти в Вергилии ничего прекраснее "Мозеллы" Авзония. Поэт полюбил эту реку, находясь с Грацианом в Трире; он описывает ее как , протекающую через настоящий Эдем виноградников, садов, вилл и процветающих ферм; на некоторое время он заставляет нас почувствовать зелень ее берегов и музыку ее течения; затем, со всеобъемлющим батосом, он читает литанию о приятной рыбе, которую можно найти в потоке. Эта уитменовская страсть к каталогизации родственников, учителей, учеников, рыб не искупается уитменовской всеядностью чувств и похотливой философией; Авзоний после тридцати лет грамматики вряд ли мог гореть более чем литературными страстями. Его стихи - четки дружбы, хвалебные литании; но те из нас, кто не знал таких манящих дядюшек или обольстительных профессоров, редко возвышаются этими доксологиями.

Когда Валентиниан I умер (375 г.), Грациан, ставший императором, призвал к себе своего старого воспитателя и осыпал его и его политическими сливами. Аусоний быстро сменял друг друга, был префектом Иллирика, Италии, Африки, Галлии и, наконец, в шестьдесят девять лет стал консулом. По его настоянию Грациан издал указ о государственной помощи образованию, поэтам и врачам, а также о защите античного искусства. Благодаря его влиянию Симмах стал префектом Рима, а Паулин - провинциальным губернатором. Авсоний скорбел, когда Паулин стал святым; Империя, которой повсюду угрожала опасность, нуждалась в таких людях. Авсоний тоже был христианином, но не слишком серьезно; его вкусы, темы, метры и мифология были откровенно языческими.

В семьдесят лет старый поэт вернулся в Бордо, чтобы прожить еще двадцать лет. Теперь он был дедушкой и мог сравнить сыновние стихи своей юности с дедовской нежностью возраста. "Не бойся, - напутствовал он внука, - пусть в школе раздается множество ударов, а старый хозяин носит хмурое лицо; пусть ни крики, ни звуки ударов не заставляют тебя вздрагивать, когда наступают утренние часы. То, что он размахивает тростью как скипетром, то, что у него полный наряд розг... - это лишь внешняя видимость, вызывающая пустые опасения. Твои отец и мать прошли через все это в свое время и дожили до моей спокойной и безмятежной старости".28 Счастливчик Авзоний, что дожил и умер до наводнения варваров!

Аполлинарий Сидоний стал для галльской прозы пятого века тем же, чем Авсоний был для галльской поэзии четвертого. Он появился на свет в Лионе (432 г.), где его отец был префектом Галлии. Его дед занимал ту же должность, а мать была родственницей того Авита, который станет императором в 455 году и на дочери которого Сидоний женится в 452 году. Было бы трудно улучшить эти условия. Папинилла принесла ему в качестве приданого роскошную виллу близ Клермона. В течение нескольких лет его жизнь представляла собой череду визитов к друзьям-аристократам. Это были люди культурные и утонченные, склонные к азартным играм и безделью;29 Они жили в своих загородных домах и редко пачкали руки политикой; они были совершенно неспособны защитить свою роскошь от вторжения готов. Городская жизнь их не интересовала; уже тогда французские и английские богачи предпочитали деревню городу. В этих огромных виллах - некоторые из них насчитывали 125 комнат - были собраны все удобства и элегантность: мозаичные полы, залы с колоннами, пейзажные фрески, скульптуры из мрамора и бронзы, большие камины и ванны, сады и теннисные корты,30 и окружающие леса, в которых дамы и кавалеры могли охотиться со всем блеском соколиной охоты. Почти на каждой вилле была хорошая библиотека, содержащая классику языческой древности и некоторые достойные христианские тексты.31 Некоторые из друзей Сидония были коллекционерами книг; несомненно, в Галлии, как и в Риме, были богатые люди, которые ценили хорошие переплеты выше содержания и довольствовались той культурой, которую они могли