Век Людовика XIV. История европейской цивилизации во времена Паскаля, Мольера, Кромвеля, Мильтона, Петра Великого, Ньютона и Спинозы: 1648—1715 гг. - Уильям Джеймс Дюрант

. . Люди не должны думать о нем хорошо, раз он так мало думал о них и проливал их кровь ради жестокого тщеславия". 120

Фенелон признавал божественное право королей, но только как власть, данную им Провидением, чтобы сделать людей счастливыми, и как право, ограниченное законами:

Абсолютная власть низводит каждого подданного до состояния раба. Тирану льстят, вплоть до обожания, и все трепещут под его взглядом; но при малейшем дуновении бунта эта чудовищная власть гибнет от собственной чрезмерности. Она не черпает силы в любви народа. 121

В этих смелых строках Людовик XIV увидел описание себя и осуждение своих войн. Друзья Фенелона поспешно исчезли со двора. Типография "Телемак" была арестована, а полиции было приказано конфисковать все экземпляры. Но книга была переиздана в Голландии, и вскоре ее стали читать во всем франкоязычном мире; в течение полутора столетий она была самой читаемой и самой любимой из всех французских книг. 122 Фенелон протестовал, что не имел в виду Людовика в этих критических отрывках; никто ему не поверил. Прошло два года, прежде чем герцог Бургундский осмелился написать своему бывшему учителю; затем король смилостивился и разрешил ему посетить Фенелона в Камбрэ. Архиепископ жил надеждой, что его ученик вскоре унаследует трон и тогда сможет призвать его в качестве своего Ришелье. Но внук умер за три года до короля, а сам Фенелон (7 января 1715 года) опередил Людовика в могиле на девять месяцев.

Боссюэ ушел задолго до них. Он был несчастлив в последние годы жизни; он одержал победу над Фенелоном, ультрамонтанами и мистиками, он видел, как Церковь торжествует над гугенотами; но все эти победы не могли позволить ему выпустить камни из мочевого пузыря. Боли так терзали его, что он с трудом мог занять место, которое так любил занимать в придворных церемониях; бессердечные циники спрашивали, почему он не может уединиться и умереть в Мо. Он видел, как вокруг него разрастается скептицизм, библейская критика, протестантская полемика, нечестиво направленная против него самого; вот, например, Жюрье, изгнанный гугенот, говорит всему миру, что он, Боссюэ, епископ епископов и образ добродетели и честности, - разглагольствующий лжец, живущий с наложницами. 123 Он начал писать новые книги, чтобы покончить с этими мерзкими врагами, но жизнь его иссякала по мере того, как он писал; и 12 апреля 1704 года его мучения прекратились.

На первый взгляд, Боссюэ знаменует собой зенит католицизма в современной Франции. Старая вера, казалось, вернула себе все позиции, утраченные Лютером и Кальвином. Духовенство реформировало свою мораль, Расин посвятил религии свои последние драмы, Паскаль обратил скепсис против скептиков, государство сделалось послушным агентом Церкви, король стал почти иезуитом.

И все же ситуация не была идеальной. Иезуиты все еще находились под облаком, нависшим над ними после "Письма к провинциалу"; янсенизм не был уничтожен; беглецы-гугеноты будоражили пол-Европы против благочестивого короля; Монтеня читали больше, чем Паскаля; Гоббс, Спиноза и Бейль наносили страшные удары по зданию веры. По словам Сент-Винсента де Поля (1648), "некоторые пасторы жалуются, что у них меньше прихожан, чем раньше; в Сен-Сюльписе на три тысячи меньше; пастор Сен-Николас-дю-Шардоне обнаружил, что полторы тысячи его прихожан пропустили пасхальное причастие". 124 В 1686 году Бейль сказал: "Век, в который мы живем, полон вольнодумцев и деистов; люди удивляются их количеству"; 125 "повсюду царит непомерное безразличие к религии"; 126 и он объясняет это войнами и спорами христианства. "Вы должны знать, - сказал Николь, - что великая ересь в мире - это не кальвинизм или лютеранство, а атеизм". 127 Принцесса Палатина в 1699 году сказала: "Сейчас редко можно встретить молодого человека, который не хотел бы быть атеистом". 128 В Париже 1703 года, сообщал Лейбниц, "в моде так называемые esprits forts, и благочестие там превращается в посмешище. . . . При короле благочестивом, суровом и абсолютном, беспорядок в религии вышел за пределы всего, что когда-либо наблюдалось в христианском мире". 129 Среди этих esprits forts - "умов, достаточно сильных", чтобы сомневаться почти во всем, - были Сент-Эвремон, Нинон де Ленкло, эпитомист Гассенди Бернье, герцоги де Невер и де Буйон. Храм, бывший когда-то штаб-квартирой рыцарей-тамплиеров в Париже, стал центром небольшой группы вольнодумцев - Шолье, Сирвьена, Ла Фара и т. д., - которые передали свою непочтительность Регентству. А Фонтенель, несокрушимый почти столетний старец, которому суждено было перебрасываться колкостями с энциклопедистами, уже в 1687 году опубликовал свою "Историю оракулов", лукаво подрывающую чудесную основу христианства. В экстазе своего благочестия Людовик XIV расчистил дорогу для Вольтера.

ГЛАВА III. Король и искусство 1643-1715

I. ОРГАНИЗАЦИЯ ИСКУССТВА

Никогда, ни до, ни после, за исключением, пожалуй, правления Перикла, правительство не стимулировало, не питало и не доминировало над искусством так, как при Людовике XIV. Artes virumque cano.

Тонкий вкус и разумные покупки Ришелье способствовали восстановлению французского искусства после Религиозных войн. Во время регентства Анны Австрийской частные коллекционеры - дворяне и финансисты - начали соперничать друг с другом в приобретении произведений искусства. Пьер Кроза, банкир, имел сто картин Тициана, сто - Веронезе, двести - Рубенса, более ста - Вандика. Фуке, как мы уже видели, собирал картины, статуи и другие предметы искусства в Во, проявляя больше осмотрительности, чем благоразумия. Людовик, уничтожив его, унаследовал его приобретения; со временем несколько других частных коллекций были собраны в Лувре или Версале. Мазарин вложил часть своего клада в искусство, которое в большей степени, чем деньги, способно избежать обесценивания. Его тонкий итальянский вкус участвовал в формировании классических пристрастий короля, и, вероятно, именно он научил Людовика XIV, что накопление, демонстрация и поощрение искусства приносит славу правителю. Эти коллекции послужили образцами и стабилизирующими нормами для художественного образования и развития Франции.

Следующим шагом была организация художников. И здесь Мазарин сыграл ведущую роль. В 1648 году он основал Академию живописи и скульптуры; в 1655 году она получила устав от короля и стала первой в ряду академий, призванных обучать художников и направлять их на службу и украшение государства. Кольбер продолжил дело Мазарина и довел до конца эту централизацию французского искусства. Хотя сам он не претендовал на художественное суждение, он стремился "сделать так, чтобы искусства процветали во Франции лучше, чем где-либо еще". 1 Он начал с того, что купил для короля гобелены Гобеленов (1662). В 1664 году он получил должность суперинтенданта зданий, которая давала ему контроль над архитектурой и сопутствующими искусствами. В том же году он реорганизовал Академию живописи и скульптуры в Королевскую академию изящных искусств. Генрих IV разместил в