Век Людовика XIV. История европейской цивилизации во времена Паскаля, Мольера, Кромвеля, Мильтона, Петра Великого, Ньютона и Спинозы: 1648—1715 гг. - Уильям Джеймс Дюрант

Он считал, что возобновил дни проповеди апостолов. . . Епископы писали о нем панегирики, иезуиты заставляли кафедру звучать его похвалами... Он не слышал ничего, кроме восхвалений, в то время как добрые и истинные католики и епископы стонали духом, видя, как православные поступают с заблуждением и еретиками так, как еретические тираны и язычники поступали против истины, исповедников и мучеников. Они не могли вынести этого безмерного лжесвидетельства и святотатства. 103

Сен-Симон и Вобан были одними из немногих французов, кто с самого начала осознал экономические потери Франции из-за оттока стольких трудолюбивых граждан. Кан лишился своих текстильных мануфактур, Лион и Тур - трех четвертей шелковых ткацких станков. Из шестидесяти бумажных фабрик в провинции Ангумуа осталось только шестнадцать; из 109 магазинов в городе Мезьер уцелело восемь; из четырехсот кожевенных заводов в Туре осталось пятьдесят четыре. 104 Такие порты, как Марсель, пришли в упадок из-за потери рынков в странах, которые теперь, благодаря труду и наставлениям гугенотов, производили то, что раньше импортировали из Франции. Великая реконструкция французской экономики, проведенная Кольбером, была частично сведена на нет; отрасли, которые он трудился развивать во Франции, пошли на питание ее конкурентов. Поскольку доходы от промышленности резко сократились, правительство снова попало в руки ростовщиков, от которых его спас Кольбер. Французский флот потерял девять тысяч моряков, армия - шестьсот офицеров и двенадцать тысяч солдат; возможно, это истощение стало причиной поражений, которые едва не погубили Францию в войне за испанское наследство. А воля протестантской Европы объединиться против Франции укреплялась зловещим варварством преследований и мольбами эмигрантов.

Отмена, возможно, была косвенно полезна для искусства, манер и благородства жизни во Франции. Кальвинистский дух, не доверявший украшениям, наскальным изображениям и легкомыслию, препятствовал развитию искусства, элегантности и остроумия; пуританская Франция была бы аномалией и ошибкой. Но Отмена стала катастрофой для французской религии. Бэкон заметил, что зрелище религиозных войн сделало бы Лукреция "в семь раз большим эпикурейцем и атеистом, чем он был"; 105 Что бы он сказал сейчас? Для галльского ума не оставалось места между католицизмом и неверием. Если в Швейцарии, Германии, Голландии и Англии протестантизм служил для выражения бунта против церкви, то во Франции такого средства выражения недовольства не осталось; реакция против романизма сочла более безопасным быть глубоко скептиком, чем открытым протестантом. Французский Ренессанс, не сдерживаемый протестантизмом, после смерти короля перешел непосредственно в Просвещение.

VII. БОССЮЭ: 1627-88

Однако на данный момент французская церковь торжествовала и стояла на вершине великолепия и власти. Нетерпимая в своем корпоративном духе и жестокая в своей власти, она, тем не менее, имела самое образованное сословие в Европе, а ее тираны соперничали с ее святыми. Несколько епископов были гуманитариями, искренне преданными общественному благу, как они его видели; двое из них вошли в литературу Франции почти так же блестяще, как Паскаль, а в свое время и более заметно. Редко кто из французских церковников соперничал с авторитетом Боссюэ или популярностью Фенелона.

Жак Бенинь Боссюэ (второе имя которого больше подходило Фенелону) родился в зажиточной семье видного адвоката и члена Дижонского парламента (1627). Родители посвятили его в священники, в восемь лет постригли в монахи, а в тринадцать сделали каноником в соборе Меца. В пятнадцать лет он был отправлен в Наваррский коллеж в Париже. В шестнадцать лет он был уже настолько красноречив, что голубые в отеле Рамбуйе уговорили его, застенчиво-гордого, прочесть им проповедь в середине салона. Окончив университет с отличием, он вернулся в Мец, был рукоположен и вскоре получил степень доктора богословия. Он был потрясен, обнаружив, что десять тысяч из тридцати тысяч душ Меца - это проклятые Богом протестанты. Он вступил в вежливую полемику с Полем Ферри, лидером гугенотов ; он признавал некоторые пороки в католической практике, но утверждал, что раскол - еще большее зло. Он оставался в дружеских отношениях с Ферри в течение двенадцати лет, так же как позже он должен был дружески сотрудничать с Лейбницем в деле воссоединения христианства. Анна Австрийская, услышав его проповедь в Меце, сочла его слишком хорошим для столь неприличного окружения и уговорила короля пригласить его в Париж. Туда он переехал в 1659 году.

Сначала он проповедовал перед простыми слушателями в монастыре Сен-Лазар под эгидой Винсента де Поля. В 1660 году он обратился к модным прихожанам в церкви Ле-Миним, расположенной недалеко от Королевской площади. Его слушал король, который признал в молодом ораторе разумный союз красноречия, ортодоксальности и сильного характера. Он пригласил его читать проповеди в Лувре во время Великого поста 1662 года; тот присутствовал на них с заметным благочестием, за исключением воскресенья, когда он галопом помчался вызволять Луизу де Ла Вальер из монастыря. Присутствие короля побудило Боссюэ очистить свой стиль от провинциальных грубостей, схоластических подмостков и диалектических аргументов; утонченность двора перешла к высшему духовенству и породила век кафедрального красноречия, соперничающего с судебным ораторским искусством Демосфена и Цицерона. В течение следующих восьми лет Боссюэ стал любимым проповедником в придворных капеллах. Он стал наставником совести таких высокородных дам, как Генриетта "мадам" д'Орлеан, мадам де Лонгевиль и мадемуазель де Монпансье. 106 Иногда в своих проповедях он обращался непосредственно к королю, обычно с чрезмерной лестью, а однажды с искренним призывом отказаться от прелюбодеяний и вернуться к жене. На некоторое время он лишился королевской улыбки, но вновь обрел ее, обратив Тюренна. В 1667 году Людовик выбрал его для произнесения заупокойной речи при погребении Анны Австрийской. Два года спустя он проповедовал над останками Генриетты Марии, вдовствующей королевы Англии, а в 1670 году ему выпала меланхоличная задача произнести погребальную проповедь для младшей Генриетты, его любимой кающейся, которая умерла у него на руках в шатком очаровании своей юности.

Эти проповеди над матерью и сестрой английского Карла II являются самыми известными в литературе Франции - ведь еще более знаменитое обращение папы Урбана II, призывающее Европу к Первому крестовому походу (1095), было произнесено на латыни, хотя и на французской земле. Первая из этих погребальных речей началась со смелой и любимой темы Боссюэ: что короли должны учиться на уроках истории и что божественный враг мести накажет их, если они не используют свою власть на благо общества. Но вместо того чтобы увидеть в английском короле Карле I пример такого возмездия, он не нашел в нем никаких недостатков, кроме слишком большой милости, и совсем никаких - в его преданной жене. Он апострофировал умершую королеву как святую, которая трудилась, чтобы сделать своего мужа и Англию католиками. Он подробно