В погоне за убежищем - Коулc Кэтрин

и не случилось, но хотя бы была надежда. Теперь не осталось даже ее.

— Элеанор, — папин голос хлестнул, как кнут.

Я мгновенно выпрямилась, в панике прокручивая в голове, что я сделала не так.

— Что это значит? — бросил он. В руке у него дрожал лист бумаги, и я никак не могла разобрать, что там написано.

— Ч-что ты имеешь в виду?

— Вот это. — Он швырнул лист на стол, и посуда звякнула.

Папа редко позволял себе проявлять гнев, так что я поняла: влипла по-крупному. Что бы я там ни сделала.

— Я дал тебе два варианта. Флейта или скрипка. Юная леди не играет на саксофоне.

Кровь отхлынула от моего лица. В нашей школе на Верхнем Вест-Сайде, где учились только девочки, с третьего класса начиналась музыкальная программа. Мы все должны были выбрать инструмент. Все, кроме меня, как оказалось. Но в последний момент я решилась — я же сильная, как Линк — и выбрала саксофон. Он казался крутым.

Я думала, он не узнает. Все равно же не ходит ни на какие мероприятия, кроме встреч с учителями. Он вечно разыгрывает карту занятого отца-одиночки. Я слышала это слишком много раз.

Но надо было догадаться. У него везде были глаза и уши. Наверняка он получал отчеты каждую неделю.

— Элеанор.

Этот тон. От него по спине тут же скатился холодный пот, а руки сжались в кулаки под столом.

— Я разочарован в тебе.

У меня пересохло во рту, а ноги затряслись.

— Похоже, ты не готова к тем привилегиям, что я тебе предоставляю.

У меня в животе все сжалось. Что еще он отнимет? Что еще осталось?

И тогда он сказал это.

— Пока не докажешь, что достойна этих привилегий, никаких звонков Линкольну по пятницам.

— Папа, нет! Пожалуйста! — Слезы хлынули сами, неудержимые, горячие и злые. Не важно, что Линк работал на двух работах, чтобы платить за съемную крохотную квартиру, и брал дополнительные занятия, чтобы выпуститься раньше. Он всегда находил время для наших разговоров.

Холод в папином взгляде заставил меня замолчать.

— Он и так оказывает на тебя плохое влияние. Слишком эмоциональный. Слишком своевольный. Я не потерплю этого.

А ведь все самое лучшее во мне — это то, что Линк помог во мне вырастить. Он был мне не просто братом. Он был мне отцом.

Теперь мне оставалось только спрятать эти части себя. Запереть их глубоко внутри и ждать момента, когда снова будет безопасно вынуть их наружу.

— Прости, — прошептала я. — Я постараюсь. Только... пожалуйста, не отнимай и его.

Папа улыбнулся. Так же, как после особенно жестокой победы на корте или удачной сделки. Потому что он знал: победил.

— Рад это слышать, Элеанор. А теперь скажи мне. Флейта или скрипка?

Я смотрела на свою тарелку, где остывал недоеденный ужин, зная, что придется доесть — иначе будет еще хуже.

— Как вы скажете.

Улыбка отца стала еще шире.

— Мне всегда нравилась флейта. Скрипка может звучать чересчур резко, не находишь?

Какая-то часть меня понимала, что я ответила. Сыграла ту роль, которую он от меня хотел. А все остальное… я спрятала. Так глубоко, что теперь даже сама не могла его достать.

1

Трейс

— Паапааа! — Голос Кили пронесся по дому, как самонаводящаяся ракета. — У меня зубная паста взорвалась!

Я не двинулся с места, просто уставился в стену, а потом сжал пальцами переносицу — в том самом месте, где обычно поселяется головная боль. Болело все. То ли после спарринга с приемным братом Кайлером, то ли из-за того, что я повалил грабителя в The Soda Pop, когда тот полез в открытую кассу. В любом случае, чувствовал я себя стариком.

— Она буквально повсюду!

В ее голосе звучало не возмущение, а скорее восхищение. Я со стоном поднялся с дивана. Моя дочь — хоть и прелесть, но за ней тянулся шлейф разрушений. Я пошел по коридору, поправляя пустую кобуру на ремне, но застыл, едва войдя в ванную.

Выглядело это как место преступления, а не ванная девятилетнего ребенка. Красный гель был повсюду: на раковине, зеркале и, особенно, на лице виновницы торжества.

Я долго смотрел на нее. Шоколадные волосы, собранные в косолапые хвостики, с которыми она пыталась справиться сама. Зеленые глаза — на пару оттенков светлее моих — смотрели на меня с легким беспокойством.

Этот проблеск неуверенности тут же привел меня в движение.

— Ну вот зачем тебе была именно клубничная?

Кили рассмеялась, как я и надеялся.

— Я не знаю, что произошло! Я просто нажала, и БАХ! — Она развела руки, и еще порция геля шлепнулась на стены.

Я постарался не поморщиться.

— Мы же говорили про аккуратные нажатия, помнишь?

Она виновато улыбнулась.

— Забыла.

Я хмыкнул и взял с полки ее розовую тряпочку с клубничками.

— Уверен, в следующий раз не забудешь.

— Наверно, нет, — пробормотала она, пока я открыл воду.

Я аккуратно вытирал ее лицо, поглядывая на часы. Пять минут девятого. Черт. Надо торопиться.

Я знал, что опоздание — не конец света, но воспоминания не отпускали. Время до Колсонов — тех, кто меня усыновил, — было полным бардака. Тогда я приходил в школу с опозданием в несколько часов, голодный, в одежде на размер меньше.

С моей дочкой такого не будет.

— Пап, колется, — пожаловалась она.

— Прости, Килс, — тут же смягчил движения, убирая последние следы геля. Оставив тряпочку в раковине, поднял ее на руки и вынес в коридор, чтобы она не вляпалась в клубничное месиво. — Руки вверх.

Кили тут же взметнула руки над головой. Я едва сдержал улыбку, стянул с нее футболку в радугу и протянул зубную щетку с раковины.

— Почисти зубы в моей ванной и выбери другую майку.

— Эээ, но эта моя любимая, — вздохнула она.

Я скривился.

— Хочешь, чтобы подруги подумали, что ты мажешь тосты с джемом прямо на себя?

Она сморщила нос.

— Нееет. А мне обязательно пользоваться твоей мерзкой мятной пастой?

— Мята не мерзкая.

— Она жжется! И на вкус как трава из бабушкиного огорода.

— Везет тебе — я припрятал еще одну клубничную в шкафу. Только будь осторожна.

— Даааа! — Она снова вскинула руки и вприпрыжку умчалась по коридору.

Я рассмеялся, но, обернувшись к ванной, только простонал. Посмотрел на часы. Пять минут. Справлюсь. Я уже чемпион мира по уборке детских катастроф.

Открыв шкафчик, вытащил бумажные полотенца и спрей и взялся за дело. Но тут понял: паста оставляет розовые разводы повсюду. Все и правда выглядело как место убийства.

Я сжал зубы и стал