По звёздам Пса - Питер Хеллер

внезапного ослепления от того что все все вырвано у тебя. Потом. Боль лежит рядом с тобой, близко. Не издает никакого звука даже дыхания.***

Вот такая тяжелая херня, да, Джаспер? Поэзия какая-то когда я просто просто тоскую по тебе. Я на самом деле просто ***** тоскую по тебе.

***

Я шел три дня. Едва ел и спал. Ложиться на спальный мешок был какой-то проформой. Я вообще не чувствовал чтобы разводить огонь или сидеть у него, я не чувствовал чтобы спать или не спать, я не знал что делать. Иногда становился на колени и пил из ручья. Шел на восток и затем на север. Прямиком к Индейским Пикам. Когда я охочусь я оставляю сани и вещи в базовом лагере или на заметном месте и иду дальше без шума. Я беру рюкзак поменьше на день с пуховым свитером, бутыль воды чтобы я мог забраться поглубже к хребтам или просидеть весь день на каком-нибудь склоне вдалеке от воды. Спички, пилу, куртку. А теперь не взял. Я тащил сани со скрипом и шумом и не увидел никакой живности, лишь бурундуки, поползень, вороны, встревоженные белки переговаривающиеся друг с дружкой на деревьях, отчего все вокруг знали: Вот идет Хиг. Хиг со своим ружьем. Да только он какой-то несерьезный, он гремит своими вещами, он не похож на себя. Где его кобелина? Белка на ветке, беспокойная, хвост крючком вверх позади спины, живая и стремительная, громко переговаривается пронзительно словно горном. Ты еще засвисти. Олли Олли тут и я. Не поймали вы меня. Даже вороны просто сидят, вертят своими головами, наблюдают, за мной, блестящим глазом, открытый клюв, вытягивают шею и кудахчат недовольно. Из-за меня. Наливаются злостью. Этот охотник совсем неосторожный. Он тащится вверх по тропе. Он небрежный, громкий, невнимательный, весь в вещах. Он нарушает Порядок. Правила. Кто охотится и на кого охотятся. Никакого уважения. Что-то с ним не так. КААРИИИЧ.

Скорбь часть природы. У нее есть цикл как цикл у углерода, у водорода. Никогда не уменьшается. Она приходит и уходит.

В третий вечер выпал снег. Снег поздней весны да только не тяжелый, не мокрый. Температура упала внезапно как проходящее облако, холодно, холодно словно в середине зимы и ветер стих. Мы были на краю небольшой впадины выше леса и на дне ее были сугробы старого снега и небольшое озеро только что освободившееся от льда. Мы. Я. Мы можем все еще быть вместе. Говорите что хотите но чувствуется так же. Будто идет позади, перебегает с одного края на другой, так же да только его не видно. Не видно. Озеро словно россыпь драгоценностей в оправе всклокоченной тундры и осыпавшихся обломков, вода зелена от светящейся вызывающей зелени полудрагоценных камней и ежится от ветра. Затем спокойна. Поверхность застывает и превращается в стекло, отполировавшись в одно мгновение, вода отражает темные облака которые накапливаются вместе и упираются в хребты как нечто текучее и внезапно становится очень холодно и снежинки начинают касаться поверхности. Овальные, молчаливые, исчезающие. Я отпустил поводья саней. Я был в пятидесяти ярдах от воды. Снег тяжелел. Белая озимь затемнила воздух, та что ускоряет приход сумерков точно так же как огонь делает ночь темнее. Я стоял прикованный к месту. Слишком холодно для непокрытых кистей да только мои кисти были такими. Снежинки застревали в моих ресницах. Они сыпались на мои рукава. Огромные. Цветами и звездами. Они сыпались одна на другую, не теряя своей формы, становились небольшими кучками совершенных видом звездочек и бутонов собиравшимися вместе в уникальные геометрические фигуры словно детские конструкторские блоки.

Что-то вроде смеха. От того что цветок может быть таким маленьким, таким невесомым, от того что снежинка может быть такой большой, такой настойчивой. Невероятная простота. Я застонал. Почему у нас нет слова для описания нечто между смехом и плачем?

И неожиданно я почувствовал голод. Отвел глаза от моего левого рукава и посмотрел вокруг себя. Каменистый хребет и пик надо мной были невидны. Какого ***** ты тут делаешь? Хиг, о чем ***** ты думал? Зачем ты здесь так высоко, так поздно для дня?

Не должен был. Ночевать выше леса. Штормы сейчас в это время года двигаются очень быстро как и все остальное. Холод. Видимый для всех. Паника начала расти в моей груди. Паника от приближения ночи, от непогоды, от того что буду один на открытой земле. Напугала меня до самой усрачки.

Должен быть внизу, там.

Я хочу сказать что паника была знакома мне как тоскливая тошнота или похмелье знакомы но не чувствовались очень давно что мне казалось они покинули меня. Как если бы застряв между жизнью и смертью нет никакой нужды в панике. Не случилось. В смысле не покинули. Совсем. Паника знакома своим особым запахом, своим собственным способом сжиматься. Я взялся за санную упряжь. Посмотрел на мои следы по полю застывших остатков снега. На темноту сгущавшуюся снежинками. Слишком поздно. *****.

Джаспер всегда мог успокоить меня. Он никогда так не взбудораживался за исключением может волчьих следов, и я с ним.

Да только было спокойно. Без ветра не было опасности. Я бы мог уложить покрывало рядом с валуном и залезть в спальный мешок и заснуть. Завтра утром если бы снег не был слишком глубоким я бы мог спуститься и найти убежище между деревьев без никаких проблем, я бы легко наловил рыб за полдня. За несколько часов внизу.

Я съел всю сушеную оленину. Голод рос, ширился, жил. Если бы я не выбросил все остальное мясо, Джаспера, я бы съел его сейчас. Кто был бы мне судьей сейчас? Какая разница он или я, мы оба как одно. Да только я опустошил этот груз по дороге.

Ладно. Есть вода. Есть куча валунов на другой стороне, на покатой стороне у озера. Я взялся за сани и шагнул и остановился.

Тень у хребта. Все стало очень близко: озеро, склон, скатившиеся валуны, острая линия хребта позади всего спускающаяся из снегопада и прямая под низкой крышкой облаков. Как раз там где в уключине хребта, как раз там где склон скрывался в облаке, большая темная фигура. Я стряхнул