Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова - Андрей Иванович Лызлов

к которому они лета 1686‑го склониилася за вечное уступление, которое им корона польская обоими городы, Киевом да Смоленским, учинила. И обещалися они с Турскою Портою и с татарами мир разорвать, котораго разрыву действо впредь уведано будет» (сочинение 1686 г.)[264].

Действительно, не только польское и имперское, но и венецианское правительство, и даже Бранденбург настойчиво «призывали» Россию в Священную лигу[265], как было решено еще в момент ее основания в 1684 г.[266], тогда как видимость незаинтересованности России в войне на южном фронте создавалась отечественными дипломатами из тактических соображений. И все же указание на сделку, по условиям которой страна разрывала с трудом установленный мир с Турцией и Крымом, было недружественным по отношению к правительству регентства. Не случайно одно из них появилось в сочинении автора, близкого к сыну известного противника союза с Польшей гетмана Самойловича, а другие распространялись из круга самого ярого ненавистника войны – патриарха Иоакима[267].

Создававшийся вместе с крупным Сводом патриарха Иоакима Летописец 1686 г., отмечая успехи русской дипломатии, постоянно подчеркивал клятвопреступный характер ее маневров после Андрусовского перемирия, невольно напоминая читателю о Божией каре, постигшей армию, пытавшуюся в нарушение «перемирных лет» отвоевать захваченные Польшей города при патриархе Филарете. Смерть Филарета от великого огорчения после провала клятвопреступного нападения на соседнее государство и казнь командующего боярина М.Б. Шеина как «изменника» весьма близко перекликались с мрачными пророчествами Иоакима участникам Крымских походов, его призывом «препону сотворити и казнити» нового главного военачальника – В.В. Голицына[268].

Изобилие недругов Софьи Алексеевны, князя В.В. Голицына, фактического министра внутренних дел царевны, главы Стрелецкого приказа Ф.Л. Шакловитого и др. сторонников их «милостивого» и «премудрого» политического курса весьма способствовало распространению порочащих их слухов. Весь ход новой русско-турецко-крымской войны невозможно было понять без учета внутреннего «несогласия христианского», которое вместе с «междоусобием христоименитых государств» в полной мере раскрылось Лызлову в качестве важнейшего фактора успехов «скифской» агрессии именно во время Крымских походов 1687–1689 гг.

Не леность и развращение нравов «рыцарского сословия», не склонность многих воинов «на боку лежать и тем хотеть храбрость свою показать», как морализировали А.М. Курбский и Игнатий Римский-Корсаков, а реальная разобщенность христианских сил равно внутри одной страны и между государствами – явились для автора «Скифской истории» ключом к пониманию целых столетий поражений и отступления сильных и храбрых христианских воителей перед лицом «басурман», когда отвага прославленных героев и победы талантливых полководцев раз за разом сводились на нет безумным своекорыстием и раздорами властителей.

Как было уповать рассуждающему человеку на высшие силы и божественную предопределенность победы «христиан над агаряны», когда патриарх Иоаким в Успенском соборе чуть ли не предрекал российским войскам поражение, а его друг Игнатий Римский-Корсаков тут же на Соборной площади уверял, что все святое воинство реет в небесах для поддержки безостановочного шествия «храбровоинственных» российских полков прямо к Константинопольской Софии?! Что означал Священный союз России с католическими державами, если наличие «иноверцев» в царских полках вело, по уверению православного архипастыря, к душевной и телесной погибели?

Лызлов волей-неволей вынужден был отказаться от провиденциального объяснения событий, столь не соответствующего политическим коллизиям, в которых он сам был участником. Мало того, текущие события убеждали, что ни басурман, ни тем более христиан нельзя рассматривать как единые монолитные образования: столкновения происходили между сложными и внутренне противоречивыми организмами, когда лишь меньшая степень дезорганизации и большая целеустремленность склоняли на ту или иную сторону чашу весов победы.

Подписание 21 апреля 1686 г. договора о Вечном мире с Польшей правительство регентства незамедлительно использовало для укрепления своих позиций во внутренней борьбе. Вечный мир действительно являлся крупной победой российской дипломатии: Польша отказывалась от претензий на территории, фактически отошедшие к России после кровопролитной войны 1653–1667 гг. и временно оставленные за ней по Андрусовскому перемирию, отказывалась от притязаний на возвращение захваченных русскими войсками полона и добычи, брала обязательство прекратить преследование православной церкви и оставляла управление православной иерархией на своих землях Киевскому митрополиту. Кроме того, в договоре содержались статьи, способствующие быстрому урегулированию постоянно возникавших пограничных споров[269].

Даже сторонники патриарха (в Летописце 1686 г.) должны были оценить статью договора, гласившую, что «благословение и рукоположение всем духовным приимать, которые есть в Польше и в Литве во благочестии пребывают, приимать благословение в богоспасаемом граде Киеве, от преосвященнейшаго Киевскаго митрополита по духовному их чину и обыкновению, безо всякаго препинания и вредительства». Особое значение этой статье придавал в глазах современников тот факт, что еще в ноябре 1685 г. впервые Киевский митрополит Гедеон был рукоположен не в Киеве по благословению из Константинополя, а патриархом всея Руси в Москве![270]

Переговоры Посольского приказа о переподчинении Киевской митрополии и всех бывших в ее духовном ведении земель от Константинопольского патриарха – Московскому, в которых приняла участие лично царевна Софья, начались в «бунташном» 1682 г. и завершились полной победой лишь в начале 1686 г.[271] С заключением Вечного мира патриарх Иоаким, бурно торжествовавший по поводу рукоположения киевского митрополита Гедеона, закрепил свою духовную власть над всем славянским православием севернее Черного моря. Но этой победой его временное сотрудничество с правительством регентства и закончилось…

Иоаким и стоявшие за его спиной многочисленные «петровцы», отброшенные от власти из-за неспособности справиться со взрывом народного гнева в 1682 г. и осторожно затушить тлеющие угли возмущения, могли только злобствовать, видя, как правительство регентства умело обращает всенародную радость Вечного мира в собственный политический капитал. «Величайшими и державнейшими великими государями» должны были писаться отныне русские цари во внешних сношениях; не только Дания или Нидерланды, но крупнейшие западные государства одно за другим признавали их высший (императорский) статус. «Того же году, – гласит летопись, – июня в 16 день указали великие государи челобитные писать свое царское титло великим государем царем полное: Всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцам»[272].

Ярость противников Софьи вызвал тот факт, что с июня 1686 г. в полном царском титуле стали писать наравне с именами государей имя правительницы (до того использовавшееся лишь во внутренних документах госаппарата)[273]. Для венчания царским венцом, которое только и могло закрепить первенствующее положение Софьи в государстве, проявившееся в ее руководящей роли на переговорах о Вечном мире, этого было мало, но правительство использовало ситуацию максимально эффективно.

Извещая страну о заключении Вечного мира, светские власти намекали на облегчение дворянских трудов и передавали в собственность помещикам пятую часть земель, которыми они пользовались за военную службу. Были произведены весьма значительные поместные раздачи, регулярная армия «обрадована царский милостью», пожалована деньгами и сукнами; служащие приказов одаривались казной[274].

Для награждения виднейших участников переговоров: