Ренессанс - Уильям Джеймс Дюрант

с двойным риском - в Уффици и в своей церкви в Падуе: все это картины, не сравнимые с лучшими работами Тициана или Тинторетто, но все же заслуживающие названия шедевров. Возможно, прекраснее всех этих картин - "Семья Дария перед Александром" (Лондон), где мрачная царица и прекрасная принцесса стоят на коленях у ног красивого и щедрого завоевателя.

Как Паоло начал свою венецианскую карьеру с росписи в Герцогском дворце, так и закончил ее грандиозными фресками, способными взволновать любую патриотическую венецианскую душу. После пожаров 1574 и 1577 годов оформление восстановленных интерьеров было поручено в основном Тинторетто и Веронезе, а темой стала сама Венеция, которой не страшны ни пожары, ни войны, ни турки, ни португальцы. В зале Коллегио (Аудиенц-зале) Паоло и его помощники написали на резном и позолоченном потолке одиннадцать аллегорических картин необычайной элегантности - Кротость со своим ягненком... Диалектика, смотрящая сквозь паутину собственного изготовления... и Венеция, королева в горностае, со львом Святого Марка, спокойно лежащим у ее ног, и принимающая почести от Справедливости и Мира. В большом овале на потолке Зала Большого Консильи он написал "Триумф Венеции", изобразив несравненный город в виде богини, восседающей среди языческих божеств и принимающей с неба корону славы; у ее ног - ведущие лорды и дамы города, а также некоторые мавры-приданные; под ними - скачущие воины, готовые к ее защите, и пажи, держащие на поводке гончих. Это был зенит творчества Веронезе.

В 1586 году он был выбран для замены потускневшей фрески Гуариенто "Коронация Девы" в том же зале Большого совета. Его эскиз был сделан и одобрен, и он готовился к росписи полотна, когда его сразила лихорадка. Венеция была потрясена, узнав в апреле 1588 года, что еще молодой живописец ее славы умер. Отцы Сан-Себастьяно попросили его останки, и Паоло был похоронен там, под картинами, благодаря которым он сделал эту церковь домом своего религиозного искусства.

Время изменило суждение современников и поставило его ниже своего прочного современника. Технически он превзошел Тинторетто; по мастерству рисунка, композиции и колориту он стал кульминацией венецианской живописи. Его многолюдные картины не путаются, его сцены и эпизоды ясны, его фоны яркие; Тинторетто кажется князем тьмы рядом с этим идолопоклонником света. Веронезе был также величайшим декоративным художником итальянского Возрождения, всегда готовым придумать какой-нибудь восхитительный поворот или сюрприз цвета и формы, как человек, внезапно выходящий из-за занавеса, наполовину задернутого классическим порталом на фреске на вилле Мачера. Но он был слишком радостно увлечен поверхностными мелодиями, чтобы услышать тонкие обертоны, трагические диссонансы и глубокие гармонии, которые делают величайшие картины великими. Его глаз был слишком быстр, его искусство слишком стремилось изобразить все, что оно видело, и еще больше того, что оно просто воображало - турок при крещении Христа, тевтонов в доме Левия, венецианцев в Эммаусе, собак повсюду. Должно быть, он любил собак, ведь он создал их так много. Он хотел изобразить самые яркие стороны мира и сделал это с непревзойденным сиянием; он изобразил Венецию в закатном сиянии радости жизни. В его мире есть только красивые дворяне, величественные матроны, очаровательные принцессы, сладострастные блондинки; и каждая вторая картина - это праздник.

Всему миру искусства известна история о том, как служители инквизиции - во исполнение постановления Тридентского собора о том, что в искусстве следует избегать всякого ошибочного учения, - вызвали к себе Веронезе (1573) и потребовали объяснить, зачем он ввел в "Пир в доме Левия" (Венеция) столько непочтительных несообразностей - попугаев, карликов, немцев, буффонов, алебардистов..... Паоло смело ответил, что его "поручением было украсить картину так, как мне кажется хорошим". Она была большой, и в ней было место для многих фигур..... Всякий раз, когда в картине возникает пустое место, которое нужно заполнить, я вставляю фигуры по своему усмотрению" - отчасти для того, чтобы уравновесить композицию, а также, несомненно, чтобы порадовать наблюдательный глаз. Инквизиция приказала ему исправить картину за свой счет, что он и сделал.37 Это судебное разбирательство ознаменовало переход венецианского искусства от Ренессанса к Контрреформации.

У Веронезе не было выдающихся учеников, но его влияние перешагнуло через поколения, чтобы участвовать в формировании искусства Италии, Фландрии и Франции. Тьеполо после долгого перерыва вернул себе декоративное чутье; Рубенс внимательно изучал его, постигал секреты колорита Паоло и раздувал пухлых женщин Веронезе до фламандской амплитуды. Николя Пуссен и Клод Лоррен нашли в нем руководство по использованию архитектурного орнамента в своих пейзажах, а Шарль Лебрен вслед за Веронезе создал огромные фрески. К Веронезе и Корреджо обращались за вдохновением живописцы Франции XVIII века в своих идиллиях, изображающих шампанские праздники и аристократических влюбленных, играющих в Аркадии; здесь черпали вдохновение Ватто и Фрагонар; здесь росли розовощекие натуры Буше, грациозные дети и женщины, задуманные Грёзом. Возможно, здесь Тернер нашел что-то от солнечного света, которым он осветил Лондон.

Так, в ярком цвете Веронезе, закончился Золотой век королевы Адриатики. Искусство едва ли могло идти дальше в том направлении, в котором оно двигалось от Джорджоне до Веронезе. Техническое совершенство было достигнуто, высоты покорены, теперь предстоит медленный спуск, пока в XVIII веке Тьеполо не станет соперником Веронезе в декоративной живописи, а Гольдони - Аристофаном Венеции в последнем всплеске великолепия перед гибелью республики.

VI. ПЕРСПЕКТИВА

Оглядываясь на расцвет венецианского искусства и неуверенно пытаясь оценить его роль в нашем наследии, мы можем сразу сказать, что только Флоренция и Рим соперничали с ним в совершенстве, великолепии и размахе. Правда, венецианские художники, даже Тициан, не так глубоко, как флорентийцы, проникали в тайные надежды и чувства, отчаяние и трагедии людей, часто они слишком любили одежду и плоть, чтобы добраться до души. Рёскин был прав: после Беллини, за исключением Лотто, настоящая религия исчезает из венецианского искусства.38 Венецианцы ничего не могли поделать, если крах крестовых походов, триумф и распространение ислама, падение папства в Авиньоне и папский раскол, секуляризация папства при Сиксте IV и Александре VI и, наконец, отделение Германии и Англии от Римской церкви ослабили веру даже верующих и не оставили многим бодрым духом ничего лучшего, чем есть и пить, спариваться и исчезать. Но никогда еще христианское и языческое искусство не жили в такой довольной гармонии. Та же кисть, что рисовала Деву, рисовала и Венеру, и никто не жаловался. Это также не было сибаритским искусством или жизнью в роскоши и легкости; художники работали до изнеможения, а люди, которых они изображали, часто были мужчинами, которые сражались в битвах и управляли государствами, или женщинами, которые управляли такими мужчинами.

Венецианские художники