Ты тоже видишь смерть - Морита А

и не исполнив задуманного, я только и мог, что заглушить тяжелый вздох неловким смехом.

— Ну все! Пойду опять в свое любимое кафе! Мне там спокойно, и никто не мешает.

— Это ты про нас с Куросэ, что ли?

— Не-не-не! Я про репетиции нашей поп-группы. Достали! И иногда из лаборатории оккультных исследований доносятся какие-то таинственные завывания. — Кадзуя пожал плечами. Закрыл ноутбук и упрятал его в сумку. — Побежал. Пока!

Без него на кабинет опустилась привычная тишина, и я в самом деле услышал нестройные звуки группы. За ними последовали и «таинственные завывания», так что мы с Куросэ переглянулись и невольно захихикали.

— Ну? Ты же тоже все слышал. И все равно дашь ему умереть?

— Можно как-то иначе слова подбирать, пожалуйста? А то такое ощущение, как будто я в этом виноват.

— Я не то имела в виду.

Я глубоко вздохнул. Смерть не спрашивает, какие у человека были высокие стремления, и мы умираем, когда умираем. Это не повод противиться судьбе.

— Уже устал повторять, но я не вмешиваюсь в естественный ход вещей даже ради лучшего друга. Я никого не собираюсь спасать, — выпалил я на одном дыхании, и Куросэ заметно расстроилась.

Вроде бы я уже много раз объяснял ей свое мнение по этому вопросу, и меня даже злило, что она продолжала упорствовать.

— В общем, у меня свои убеждения по этому поводу, а у тебя свои. Давай не будем друг друга переубеждать.

— Ты все никак себя не простишь, что не спас ту подругу? Акари, кажется?

Как только она произнесла заветное имя, я впился в Куросэ злым взглядом. Я и правда ее не спас. Хуже того: все равно что убил. Но никто не имеет права меня этим попрекать.

— И что с того? Тебя не касается. Акари и Кадзуя никак друг с другом не связаны. Просто я так для себя решил.

— Тогда почему же ее ты пытался спасти, а Кадзую — не хочешь? Кто вообще сказал, что с судьбой нельзя бороться? Может, ты просто боишься, что ничего не получится? Что тебе самому от этого станет больнее? — в запале закричала Куросэ.

Она на меня так насела, что я и слова не мог сказать.

— Сама спасу Кадзую-куна. И тебя, разумеется, тоже.

Девушка со злостью схватила сумку и убежала из кабинета.

Я откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Она не просто нашла мое больное место, а еще и саданула по нему что есть силы. Как будто разглядела меня насквозь и прямой наводкой вонзила жестокие слова в мою хрупкую душу.

На самом деле я и без нее все понимал. Я просто убегаю от проблемы. Отвожу глаза от жестокой реальности, прикидываюсь, будто меня это все не касается, и делаю вид, что ничего не вижу. А на деле просто берегу нежную душонку. Да, я слабый. Мне не по плечу спасать чужие жизни. Я раз и навсегда в этом уверился, когда погубил Акари.

Вдруг далекая музыка умолкла. Хотя сейчас я бы даже нестройной какофонии обрадовался больше, чем тишине.

Вечером у меня даже в ванной и в постели не лезли из головы слова Куросэ. Они эхом отдавались в мозгу снова и снова, и я не мог сомкнуть глаз.

 

На следующий день в школу я не пошел. Проснулся от мощного перестука дождевых капель. Мне не хватило сил даже спуститься на кухню, так что я написал маме в мессенджер, что плохо себя чувствую и в школу не пойду. Нет, мышцы-то меня слушались. Но вот душа истощилась.

Мама тут же принесла градусник, но я убедил ее, что температуры у меня нет, и она в расстроенных чувствах ушла.

Второй раз я проснулся незадолго до полудня, и на экране меня ждали уведомления из двух чатов.

«Прогуливаем?» — коротко писал Кадзуя.

А Куросэ — так: «Прости. Я вчера лишнего наговорила. В понедельник приходи, ладно?»

Видимо, Кадзуя ей сказал, что меня нет. Я не ответил никому из них и вновь задумался, на что мне истратить последние двадцать пять дней.

Перевел взгляд на календарь. Подсчитал, сколько осталось учебных дней. Сколько — смен, сколько раз успею наведаться к бабушке, сколько книжек прочитать. Числа получились плачевные. Времени почти ни на что не осталось.

Я вновь взял в руки телефон и впервые за пару месяцев открыл твиттер. Люди по-прежнему писали Зензенманну.

Кто-то просил посмотреть, сколько еще жить осталось, кто-то меня почитал как живого бога, кто-то издевался и клял на чем свет стоит.

«Зензенманн на связи!» — написал я. Прошло всего несколько минут, а лайков и ретвитов тут же набежало порядочно. Какая-то дурацкая строчка разлетелась с неимоверной скоростью.

«Хочу сразу сказать всем, кому я назову конкретное число. Поймите правильно: я этим не смеха ради занимаюсь, а чтобы вы провели остаток времени с пользой. Я знаю, что жизнь — это важно», — в конце концов дописал я цепочку сообщений. Уведомления валили валом, так что я их отключил на время и сосредоточился на личке. Там меня тоже закидали фотками — кто своими, кто спрашивал про друзей.

В считаные минуты пришло несколько сот запросов, но я все их по очереди открывал. Цифры углядел всего на двух снимках. Им я обстоятельно ответил. Сообщил, сколько осталось времени, и попытался приободрить. В средней школе я прикидывался праведником, но мне быстро надоело, и порой я отвечал очень резко. Теперь же, когда я, как никогда прежде, до боли понимал этих людей, разумеется, уже никому не грубил.

Когда поток наконец иссяк и я уже думал закругляться, мое внимание привлекла еще одна картинка.

Фотографию прислала пользовательница с ником Ayaka, и на снимке я увидел двух девушек: одну в школьной форме, всю из себя модницу, вторую, очень милую, в розовой пижаме. Эту вторую я раньше где-то уже видел.

Ну точно, она попадалась мне во время визитов в больницу, когда я навещал бабушку. Рисовала у подоконника. Оба раза я видел ее только в профиль, но, похоже, это она. Цифры над ее головой подтверждали мою догадку красноречивее любых других аргументов.

«Это моя самая близкая подруга. У нее неизлечимая болезнь, и она каждый день с ней борется. Скажите, она же пока не проиграет? Очень хочу, чтобы меня кто-нибудь обнадежил, хотя бы понарошку. Помогите…»

Я задумался, как лучше ответить. Скорее всего, фотографию отправила как раз вторая девушка с фотографии, та, что показывала свеженький маникюр с ярким лаком на большом, указательном и среднем пальцах. Вторая девушка неуверенно улыбалась — полная противоположность первой, но, судя по всему, они дружили.

Так стоит ли рассказать жестокую правду или уйти от прямого ответа? Но зачем? Я искренне считал, что пусть уж лучше знают как есть, и написал так: «Не знаю, когда сделана фотография, но спустя 23 дня после этой даты вашей подруги не станет. Надеюсь, вы будете с ней до конца».

Однако в тот самый миг, когда я уже занес палец над кнопкой отправки, от собеседницы пришло еще одно сообщение: «Знаете, наверное, все-таки не хочу знать. Простите. Забудьте».

Дальше она меня, видимо, заблокировала, потому что ответ так и не отправился.

— И что это было? — в сердцах пробормотал я.

Я-то думал по доброте душевной ей правду рассказать, а она бежит от реальности. Меня взбесило, что она отводит от смерти лучшей подруги глаза.

Я прищелкнул языком, выключил экран и снова лег.

 

На следующей неделе дожди продолжились. Видимо, из-за погоды я так и не пришел в себя, поэтому даже будильник не заставил меня вылезти из-под одеяла, и я только слушал, как стучат по стеклу капли. Как там, интересно, Кадзуя? Наверное, в восторге. В дождливые дни он встречается с любимой девушкой. Надеюсь, непогода не уляжется до самой его смерти.

Сбивчивый ритм дождя, как ни странно, чуть меня приободрил. Он мне, пожалуй, нравился куда больше нестройных репетиций поп-группы. Я закрыл глаза.

Только меня, точно колыбельная, убаюкал этот перестук,