Ренессанс - Уильям Джеймс Дюрант

Медичи с юности; не ясно, что он намеревался осудить семью, чьи гробницы он готовил; и в его изображениях Джулиано и Лоренцо нет ничего унизительного. Нет, эти фигуры выражают нечто более глубокое, чем любовь богатых к свободе управлять бедными без помех со стороны дома Медичи, обычно популярного в народе. Они выражают скорее усталость Микеланджело от жизни, усталость человека, у которого не выдержали нервы и титанические мечты, которого подстерегает тысяча невзгод, которого почти в каждом начинании преследует унылая неподатливость материи, тупость власти и зазывные кредиты заемного времени. Анджело наслаждался лишь немногими прелестями жизни: у него не было друзей, равных ему по уму; женщина казалась ему лишь гладкой анатомией, угрожающей покоем; и даже самые величественные его триумфы были результатом изнурительного труда и боли, незаконченной симфонией меланхоличных размышлений и неизбежного поражения.

Но когда Флоренция пала перед лицом самых жестоких тиранов, и террор воцарился там, где когда-то счастливо правил Лоренцо, художник, высекавший в мраморах святилища Медичи критику жизни, а не просто теорию правления, почувствовал, что эти меланхоличные фигуры выражают также и ушедшую славу города, вскормившего Ренессанс. На открытии статуи Ночи поэт Джанбаттиста Строцци написал четверостишие литературного содержания:

Ночная тысяча, изящно позирующая здесь.

В дремотном состоянии ангел привел его в чувство.

Из этого камня. Спит, жизнь ее чревата.

Разбуди ее, недоверчивый, она заговорит с тобой.

Микеланджело простил комплиментарный каламбур в адрес своего имени, но отверг его интерпретацию. Он дал свое собственное в четырех строках, которые являются самыми откровенными в его поэзии:

Caro m'è il sonno, e più l'esser di sasso

В течение долгого времени.

Не видеть, не чувствовать себя - это большая удача;

Però non mì destar; deh! parla basso.-

Дорогой мой сон, но еще больше - камень,

Пока царят разруха и бесчестье.

Ничего не видеть, ничего не чувствовать - вот моя великая выгода;

Тогда не будите меня; говорите тише.62

XI. КОНЕЦ ЭПОХИ: 1528-34

Климент умер только после того, как совершил еще один поворот в политике и увенчал свои бедствия потерей Англии для Церкви (1531). Распространение лютеранского восстания в Германии создало для Карла V трудности и опасности, которые, как он надеялся, могли быть смягчены всеобщим собором. Он настоятельно просил об этом Папу, но был возмущен постоянными отговорками и задержками. Раздраженный в свою очередь тем, что император отдал Реджио и Модену Ферраре, Климент снова склонился к Франции. Он принял предложение Франциска о том, чтобы Катерина Медичи вышла замуж за второго сына короля Генриха, и подписал секретные статьи, обязывающие его помочь Франциску вернуть Милан и Геную (1531).63 На второй конференции в Болонье (1532) между папой и императором Карл снова предложил созвать общий собор, на котором католики и протестанты могли бы встретиться и найти формулу примирения; ему снова отказали. Он предложил брак Екатерины с Франческо Марией Сфорца, императорским наместником в Милане; он обнаружил, что предложение поступило слишком поздно: Екатерина уже была продана. 12 октября 1533 года Климент встретился с Франциском в Марселе и там выдал его племянницу замуж за Генриха, герцога Орлеанского. Главным недостатком Медичи как пап было то, что они считали себя королевской династией и порой ставили славу своей семьи выше судьбы Италии или Церкви. Климент пытался убедить Франциска заключить мир с Карлом; Франциск отказался и имел наглость просить папского согласия на временный союз Франции с протестантами и турками против императора.64 Климент решил, что это заходит слишком далеко.

"В этих обстоятельствах, - говорит Пастор, - следует считать счастьем для Церкви то, что дни Папы были сочтены".65 Он и так прожил слишком долго. Во время его восшествия на престол Генрих VIII все еще оставался Defensor fidei, защитником ортодоксальной веры против Лютера; протестантское восстание еще не предлагало никаких жизненно важных доктринальных изменений, а только такие церковные реформы, которые Трентский собор должен был законодательно утвердить для Церкви в следующем поколении. К моменту смерти Климента (25 сентября 1534 года) Англия, Дания, Швеция, половина Германии и часть Швейцарии окончательно отделились от Церкви, а Италия подчинилась испанскому господству, губительному для свободной мысли и жизни, которыми, к счастью или злу, было отмечено Возрождение. Без сомнения, это был самый катастрофический понтификат в истории Церкви. Все радовались восшествию Климента на престол, все радовались его смерти; а римский сброд неоднократно осквернял его гробницу.66

КНИГА VI. ФИНАЛ 1534-76

ГЛАВА XXII. Закат в Венеции 1534-76

I. ВОЗРОЖДЕННАЯ ВЕНЕЦИЯ

Загадка в том, что этот век упадка для остальной Италии стал для Венеции золотым веком. Она сильно пострадала от войн Камбрейской лиги; она потеряла многие из своих восточных владений из-за турок; ее торговля с Восточным Средиземноморьем неоднократно нарушалась войнами и пиратством; ее торговля с Индией перешла к Португалии. Почему же в этот период она могла поддерживать таких архитекторов, как Сансовино и Палладио, таких писателей, как Аретино, таких живописцев, как Тициан, Тинторетто и Веронезе? В ту же эпоху Андреа Габриэли играл на органе и руководил хорами в Сан-Марко, писал мадригалы, звучавшие по всей Италии; музыка была изнеженной страстью богатых и бедных; дворцы на Гранд-канале по внутренней роскоши и искусству соперничали только с дворцами банкиров и кардиналов в Риме; Сто поэтов читали свои стихи в кабаках, тавернах и на площадях; дюжина трупп игроков исполняла комедии, были построены постоянные театры, а Виттория Пиассими, la bella maga d'amore, "прекрасная чародейка любви", стала любимицей города как актриса, певица и танцовщица, когда женщины заменили мальчиков на женских ролях, и началось царствование див.

Здесь будет дано лишь самое скромное объяснение этой загадки. Венеция, хотя и сильно пострадавшая от войны, никогда не подвергалась вторжению; ее дома и магазины оставались нетронутыми. Она восстановила свои материковые владения и включила такие густонаселенные города, как Падуя, Виченца и Верона, в число своих доноров в области образования, экономики и гения (Коломбо и Корнаро в Падуе, Палладио в Виченце, Веронезе из Вероны). Она по-прежнему доминировала в торговле на Адриатике и вблизи нее. Ее ведущие семьи все еще хранили нерастраченные сокровища вскормленных и унаследованных богатств. Старые отрасли продолжали процветать и находили новые рынки сбыта в христианстве; например, именно сейчас венецианское стекло достигло своего хрупкого кристаллического совершенства. Венецианское лидерство в производстве предметов роскоши сохранялось, и в эту эпоху впервые приобрело известность венецианское кружево. Несмотря на религиозную цензуру, Венеция все еще предоставляла убежище политическим беженцам, а также интеллектуальным беженцам, таким как Аретино, который подкреплял свои уморительные кривляния периодическими вкладами в благочестивую литературу.

Ближе к концу этого периода Венеция