Капитал и идеология - Томас Пикетти

определяли точное распределение между приходами, епископствами и монастырями. Десятина возникла очень давно: она постепенно вытеснила добровольные пожертвования, которые христиане делали в пользу церкви еще в раннем Средневековье. При поддержке Каролингской монархии эти добровольные взносы были преобразованы в восьмом веке в обязательный налог. Последующие династии подтвердили поддержку этого налога, тем самым скрепив договор между церковью и короной и закрепив прочный союз между духовенством и дворянством. Наряду с доходами от церковного имущества, десятина была основным источником финансирования церковных учреждений и вознаграждения священнослужителей. Именно десятина превратила церковь в государство де-факто, обладающее средствами для регулирования общественных отношений и выполнения руководящих функций, одновременно духовных, социальных, образовательных и моральных.

По мнению Сьеса (с которым Арну склонен согласиться в этом вопросе), отмена десятины не только помешала бы церкви выполнять свою роль, но и передала бы десятки миллионов ливров турнуа* богатым частным землевладельцам (как буржуазным, так и дворянским). Можно возразить, что образовательные и социальные блага, предоставляемые французскими католическими учреждениями в XVIII веке, кажутся весьма скромными по сравнению с теми, которые впоследствии будут предоставляться государственными и местными учреждениями. Можно также отметить, что десятина финансировала образ жизни епископов, викариев и монахов, первой заботой которых, возможно, не было благосостояние бедных. Действительно, десятина часто сильно влияла на уровень жизни самых скромных членов общества, а не только богатых землевладельцев. Десятина не предусматривала механизма для получения больших взносов от богатых: это был пропорциональный, а не прогрессивный налог, и духовенство ни разу не предлагало, чтобы он был иным.

Однако цель данной статьи не в том, чтобы разрешить эти дебаты, и не в том, чтобы заново повторить спор между аббатом Сьесом (который предпочел бы защищать духовенство и требовать больше от дворянства) и антиклерикальным маркизом де Мирабо (который отличился речами, требующими отмены десятины и национализации церковной собственности, но был гораздо менее агрессивен, когда речь шла об экспроприации дворянства). Это скорее иллюстрация сложности отношений обмена и господства, существующих в троичном обществе - сложности, которая в разное время порождала противоречивые, но правдоподобные рассуждения. Сьез явно считал, что можно и желательно покончить с самыми непомерными привилегиями обоих господствующих порядков, сохранив при этом важную социальную роль (и, следовательно, соответствующую финансовую поддержку) католической церкви, особенно в сфере образования. Во многих современных обществах продолжаются споры о роли различных религиозных и образовательных учреждений и о том, как их финансировать, даже в таких странах, как Франция, выбравших якобы республиканский и светский режимы, а также в странах, сохраняющих некоторые аспекты монархии или предоставляющих официальное признание определенным религиям, например, в Великобритании и Германии. Подробнее об этом я расскажу позже. На данном этапе просто отмечу, что эти дебаты имеют древние корни, проистекающие из трифункциональной организации социального неравенства.

Размер и ресурсы духовенства и дворянства: Пример Франции

К сожалению, очень мало известно о долгосрочной эволюции численности и ресурсов духовенства, дворянства и других социальных групп в троичных обществах. На это есть глубокие причины: в самом начале своего существования тернарные общества состояли из паутины сил, которые черпали свою политическую и экономическую легитимность из своих местных корней. Эта локалистская логика прямо противоречила логике централизованного современного государства, частью миссии которого является сбор данных и навязывание единообразия своим составным частям. Тернарные общества не определяли четких социальных, политических и экономических категорий, которые можно было бы стандартно применять на обширной территории. Они не проводили административных опросов или систематических переписей населения. Вернее, когда они это делали, и категории и границы групп начинали вырисовываться, это обычно означало, что формирование централизованного государства уже было далеко продвинуто, а троичное общество приближалось к своему концу или было близко к фундаментальной трансформации или радикальному переформированию. Традиционные троичные общества жили в тени. К тому времени, когда зажигался свет, они уже переставали быть самими собой.

В этом отношении случай французской монархии особенно интересен, поскольку три ордена уже в самом начале получили официальное политическое признание со стороны централизованного государства. С 1302 года так называемые Генеральные эстаты королевства, в которые входили представители духовенства, дворянства и третьего сословия, время от времени созывались для рассмотрения вопросов, имеющих особое значение для всей страны; как правило, они носили фискальный, судебный или религиозный характер. В институциональном плане Генеральные эстаты были воплощением трифункциональной идеологии, или, возможно, лучше сказать, временной и в конечном итоге бесплодной попыткой обеспечить формальную трифункциональную основу для зарождающегося централизованного монархического государства; троичное общество прекрасно функционировало на местном уровне в течение столетий без малейшей роли Генеральных эстатов. На практике сословия представляли собой хрупкий институт, который собирался довольно нерегулярно и не имел прочной правовой основы. В 1789 году созыв Генеральных эстетов был фактически последним средством, отчаянной попыткой перестроить фискальную систему, чтобы справиться с финансовым и моральным кризисом, который в конечном итоге оказался фатальным для Древнего режима. Последний раз до этого созыв эстетов состоялся в 1614 году.

Одна из проблем заключалась в том, что не существовало централизованного избирательного списка или стандартной процедуры выбора представителей трех орденов. Все зависело от местных обычаев и законов. На практике представителей третьего сословия выбирала в основном городская буржуазия и самые богатые простолюдины. Периодически возникали конфликты по поводу определения дворянства, особенно между старым дворянством шпаги (воинской элитой "дворян меча") и новым дворянством мантии (состоящим из юристов и магистратов судов, известных как Парлементы, "дворян пера и чернил"). Первые всегда стремились низвести вторых до третьего сословия, обычно успешно, поскольку только небольшое меньшинство "hauts robins" (старших судей) обычно признавалось полноправными членами дворянской группы.

Более того, когда в 1614 году было созвано Генеральное собрание, в рамках третьего сословия были организованы отдельные выборы, чтобы выбрать, с одной стороны, представителей дворянства мантии, а с другой - представителей остального третьего сословия (буржуа, купцов и так далее), так что в некоторых отношениях можно сказать, что существовало четыре ордена, а не три. Юрист Шарль Лойсо, написавший в 1610 году влиятельный "Трактат об орденах и сеньориях", был близок к тому, чтобы призвать дворянство пера и чернил, административную и юридическую опору зарождающегося монархического государства, стать настоящим первым орденом королевства вместо духовенства (даже зайдя так далеко, что отметил, что среди галлов первыми магистратами были друиды). Однако он так и не сделал последнего шага, поскольку это потребовало бы радикального пересмотра всего политического и религиозного устройства. Тем не менее, Лойсо довольно резко критиковал дворянство меча, которое он обвинял в том, что оно воспользовалось слабыми монархами в прошлые века, чтобы превратить привилегии, вытекающие из прошлой военной службы - привилегии, которые, по мнению Лойсо,