История Льва - Микита Франко

- Я иду, иду…

Они не отключили вызов, но молчали минут пять (и Льву было чуть легче от того, что они на связи). Потом Слава сообщил, что зашел через центральные ворота, и Лев, прежде чем положить трубку, повторил ему маршрут к Юриной могиле.

Услышав близкое шуршание травы, он снова устыдился своего состояния – «Нужно хотя бы встать, чё я сижу как этот…» – и попытался подняться на ноги. Мир сделал кувырок, прижимая его обратно к земле, и Лев не на шутку перепугался: он что, никогда отсюда уйти не сможет?

Слава бежал, перепрыгивая через мелкие оградки. Заметив Льва у Юриной могилы, он вцепился руками в кованые решетки, притормаживая. Одним прыжком перенес себя за ограду, поднимая пыль подошвами кед, и приземлился перед Львом. Он тяжело дышал, как будто весь путь преодолел спринтерским бегом. Наверное, так и было.

Лев поднял на него виноватый взгляд, как бы говоря: да, я тут сижу на земле, как дурак. Слава сначала посмотрел на него, потом, повернув голову, на могильные кресты, и по тому, как на долю секунды замерла грудная клетка на выдохе, Лев догадался: он узнал. Узнал мальчика с размякшей фотографии.

Лев представил, как сейчас придётся объясняться, отвечать на уйму вопросов: а это кто, а когда, а почему, а что ж ты раньше не рассказал… Его заранее затошнило. Но Слава, переведя взгляд обратно на Льва, сказал:

- Мне жаль.

Он опустился на землю, подобрался ближе ко Льву и сел рядом. Провёл прохладной ладонью по его лбу.

- Ты очень бледный.

- Мне нехорошо, - признался Лев.

- Я понял, - Слава, выбравшись из лямок, вытащил из-за спины рюкзак. – У меня есть вода.

Он передал Льву литровую бутылку и тот залпом выпил почти половину. В голове немного прояснилось. Он закрутил крышку на горлышке, положил бутылку в траву. Слава сидел рядом, неловко прижимаясь плечом к Лёвиному плечу, и стеснительно поглядывал из-под опущенных ресниц. Наверное, не знал, что делать. Лев тоже не знал.

Вздохнув, Слава осторожно протянул руку вдоль ограды, за спиной Льва – так неумело делают на подростковых свиданиях в кино, когда вроде и обнимают, а вроде держат руку на спинке кресла. Но Лев почувствовал, как Слава коснулся его плеча и легонько надавил, наклоняя к себе. Расслабившись, он позволил этому случиться: позволил уложить себя на плечо, поцеловать в волосы, обнять. Слава начал что-то шептать ему на ухо, что-то совершенно колдовское – Лев потом так и не смог вспомнить, что это были за слова, но они произвели на него странный, душераздирающий эффект: чем больше он в них вслушивался, тем сильнее хотел плакать.

Он правда заплакал: сначала, вжавшись лицом в Славину куртку, старался делать это незаметно, но, когда тот, проведя пальцами по щеке, легонько приподнял лицо за подбородок, вынуждая посмотреть на него, Лев понял, что разоблачен – его слезливую душонку раскрыли. Как он станет для Славы защитой, опорой, каменной стеной, когда он такой жалкий, слабый и сам нуждается в защите? Папа всегда говорил, что обязанность мужчины – быть защитником своей женщины, а потом – и своей семьи. И, когда Лев понял, что никакой «своей женщины» у него не будет, он надеялся, что может стать настоящим мужчиной хотя бы для другого мужчины – фигня какая-то, конечно, но хоть что-то. А теперь и этого у него не получалось.

Слава не спрашивал, почему он плачет, и не просил успокоиться. Он снова прижал его к себе, поглаживая по волосам, и на Льва вдруг напала детская, капризная тревога. Он начал задавать Славе дурацкие вопросы: а ты не умрёшь, а я не умру, а что будет, если кто-то из нас…

- Я не умру, - пообещал Слава. – Я планирую надоедать тебе до глубокой старости.

- А если я умру?

Слава, цыкнув, покачал головой:

- Нет, так не пойдет. Мне же нужно кому-то надоедать.

Лев успокаивался от его ровного голоса, от ощущения теплых рук на плечах и волосах, от нежных поцелуев, и ему становилось не по себе: так глупо расклеился. Он поднял голову, сердито вытер слёзы с щек, и хмуро глянул на Славу.

- Извини, - проговорил он. – Я что-то совсем…

Он попытался подняться на ноги, но Славины руки с силой опустили его обратно. Лев удивленно посмотрел на него.

- Давай еще посидим, - миролюбиво предложил Слава. – Я принесу скамейку.

Лев не успел спросить, какую, потому что, вскочив на ноги, Слава ловко перепрыгнул через ограду, подбежал к заброшенной могиле, у которой когда-то сидел Лев, наблюдая за похоронами, вырвал из земли деревянную скамейку, сообщив при этом памятнику-Григорию: «Извините, я потом поставлю на место», и вернулся с ней к Юриной могиле. Поставив на землю, хорошенько надавил, чтобы ножки вошли во влажную почву, и предложил Льву присесть.

Они сели рядом – лицом к трём крестам. Лев пил воду из бутылки, понемногу приходя в себя, а Слава, сделавшись задумчиво-молчаливым, разглядывал могилы. Лев опасался, что он вот-вот начнёт о чём-то расспрашивать, но молчание затягивалось. Задумчиво хмыкнув (как бывает, когда приходит в голову хорошая идея), Слава снова вскочил и занялся совсем уж неожиданными делами: подошел к Юриной могиле и начал выдергивать руками засохшие сорняки вокруг холма. До того момента Лев вообще не замечал этой травы: видимо, из-за наступления холодов она ссохлась и прижалась к земле, но летом, здесь, наверное, даже не подступиться. Тогда он понял, что именно его так напугало с самого начала: сорняки, грязная Юрина фотография, покосившиеся таблички – могилы выглядели заброшенными. Никто сюда не приходил с того самого 2002 года, когда умерла Юрина мама.

- Слава, - позвал его Лев. – Ты не обязан это делать.

- Я знаю, что не обязан, - откликнулся тот, переходя на следующий холм – к дяде Мише.

- Тогда… тогда зачем ты?..

Вздохнув, Слава выпрямился, и с видом заправского фермера сказал:

- Слушай, если тебе уже лучше, то не нуди, а помоги.

Лев отложил бутылку с водой и осторожно поднялся. Прислушался к себе: вроде не падает. Засучив рукава на рубашке, он присоединился к Славе: присел возле могилы тёти Светы и начал выдергивать сорняки. Некоторые из них, уходящие корневищем в глубину, никак не хотели убираться руками, и Слава сбегал к сторожке, выпросил у охранника мотыгу – дело сразу пошло быстрее. Работали молча и сосредоточенно, как на школьном субботнике.