Капитал и идеология - Томас Пикетти

Paris à Jérusalem", в которых он подверг резкой критике ислам и оправдал цивилизующую роль крестовых походов. В 1833 году поэт Альфонс де Ламартин опубликовал свое знаменитое "Путешествие на Восток", в котором он теоретически обосновал право Европы на суверенитет над Востоком, даже когда Франция вела жестокую завоевательную войну в Алжире. Несомненно, эти жестокие цивилизационные дискурсы могут быть прочитаны как ответ на главную скрытую европейскую травму. На протяжении тысячелетия, с первых вторжений мусульман в Испанию и Францию в начале восьмого века до упадка Османской империи в восемнадцатом и девятнадцатом веках, христианские королевства боялись, что они никогда не увидят конца мусульманских государств, которые захватили контроль над Пиренейским полуостровом и Византийской империей и заняли большую часть Средиземноморского побережья. Этот древний, но в конечном итоге изгнанный экзистенциальный страх нашел четкое выражение в творчестве Шатобриана, наряду с вековой жаждой мести, в то время как Ламартин больше настаивал на миссии сохранения и цивилизации.

Саид показал, что влияние ориентализма на западные представления продолжалось и после колониального периода. Отказ от историзации "восточных" обществ, настойчивое стремление эссенциализировать их и изображать их застывшими во времени, вечно ущербными и структурно неспособными управлять собой - идеи, заранее оправдывающие любой вид жестокости - продолжали, по мнению Саида, проникать в европейские и американские представления в конце двадцатого и начале двадцать первого века: например, во время вторжения в Ирак в 2003 году. Ориентализм породил науку и знания вместе со специфическими способами взгляда на отдаленные общества, специфическими способами познания, которые долгое время явно служили политическим целям колониального господства и часто продолжали отражать свои первоначальные предубеждения в постколониальных академических кругах и обществе. Неравенство - это не просто вопрос социального неравенства внутри стран; порой это также столкновение коллективных идентичностей и моделей развития. Их соответствующие достоинства и ограничения в теории могут быть предметом спокойных и конструктивных дебатов, но на практике они часто превращаются в жестокие столкновения идентичностей. Сегодня это происходит так же, как и в прошлые века, несмотря на значительные изменения в контексте. Поэтому очень важно описать историческую генеалогию этих конфликтов, чтобы лучше понять, что сейчас поставлено на карту.

Британские колониальные переписи в Индии, 1871-1941 гг.

Теперь мы обратимся к записям переписей, проведенных британскими колонизаторами в Индийской империи. Хотя мятеж сипаев 1857-1858 годов был быстро подавлен, он напугал колониальные власти и убедил их в необходимости прямого управления. Для этого им нужно было лучше понять систему землевладения в Индии, чтобы взимать налоги. Им также нужно было больше знать о местных элитах и социальных структурах, особенно о кастах, которые они понимали лишь смутно, но боялись, что они могут способствовать укреплению групповой солидарности и тем самым привести к будущим восстаниям. Первые экспериментальные переписи были проведены на севере Индии в 1865 и 1869 годах в "Северо-Западных провинциях" и в Удхе, который в административном делении раннего британского раджа примерно соответствовал долине Ганга и современному штату Уттар-Прадеш (население 204 миллиона человек по данным переписи 2011 года; на момент первых переписей уже превышало 40 миллионов). Затем в 1871 году перепись была распространена на все население Индийской империи - около 239 миллионов человек, из которых 191 миллион проживал в районах под прямым британским управлением, а 48 миллионов - в княжествах под британской опекой. Затем перепись повторялась в 1881, 1891 и далее каждые десять лет вплоть до 1941 года. После каждой переписи власти публиковали сотни толстых томов с тысячами таблиц по каждой провинции и району, в которых указывались касты, религия, род занятий, образование и, в некоторых случаях, владение землей. Эти тома свидетельствуют о грандиозности этой работы, в которой участвовали тысячи переписчиков и которая охватывала огромные территории - в высшей степени политическое предприятие. Вопросы задавались на различных индейских языках, а затем переводились на английский, что в итоге дало тысячи и тысячи страниц. Эти документы, а также многочисленные отчеты и памфлеты, в которых зафиксированы колебания и сомнения колониальных администраторов и ученых, говорят нам по крайней мере столько же о природе колониального правления, сколько и о социальных реалиях Индии.

Первоначально британцы подходили к этому мероприятию через призму четырех варн Манусмрити, но вскоре поняли, что эти категории не очень полезны. Вместо этого опрошенные люди идентифицировали себя с джати, более широким и изменчивым набором социальных классификаций. Проблема заключалась в том, что у колониальных администраторов не было полного списка джати, а люди, которых они опрашивали, имели крайне разные мнения о том, какие джати наиболее актуальны и как их следует группировать. Многие индийцы наверняка также недоумевали, почему эти странные британские лорды и их агенты по переписи населения так интересуются их личностью, занятиями и рационом питания и так настойчиво хотят иметь свои взгляды на социальную классификацию и ранги. Перепись 1871 года перечислила около 3 208 различных "каст" (в смысле джати); к 1881 году их число возросло до 19 044 отдельных групп, включая подкасты. Средняя численность населения каждой касты составляла менее 100 000 человек во время первой переписи и менее 20 000 человек во время второй. Часто эти "касты" были всего лишь небольшими местными профессиональными группами, представленными только в ограниченных районах. Было очень трудно обнаружить какой-либо порядок в таких данных, не говоря уже о том, чтобы получить знания об их использовании в имперском масштабе. Чтобы получить представление о масштабах этой работы, попробуйте представить, как индийский государь, захвативший контроль над Европой в XVIII или XIX веках, мог бы провести перепись населения на всем континенте от Бретани до России и от Португалии до Шотландии, классифицируя людей по роду занятий, религии и пищевым предпочтениям. Без сомнения, они изобрели бы категории, которые удивили бы нас сегодня. Но факт в том, что, создавая эти категории и используя их для управления страной, британские колонизаторы оказали глубокое и длительное влияние на индийскую идентичность и на структуру самого индийского общества.

Некоторые колониальные администраторы также рассматривали расистские объяснения. Они исходили из того, что, согласно некоторым индуистским мифам, варны уходят корнями в расовые различия эпохи завоеваний. Светлокожие арийцы из Ирана, расположенного на севере, якобы вторглись в долину Ганга, а затем перебрались в Южную Индию, возможно, в начале второго тысячелетия до нашей эры; их потомки стали браминами, кшатриями и вайшьями, согласно мифам, а темнокожие туземцы и даже негры в самых южных частях субконтинента стали порабощенными шудрами. Поэтому многие администраторы и ученые занялись измерением черепов и челюстных костей, изучением носов и текстуры кожи в надежде раскрыть тайну индийских каст.