Гесериада - Автор Неизвестен

мною загаданное; значит, каждая моя стрела впятеро взыщет с подлых ширайгольцев.

Тогда Гесер обратил шелк со стрелы в шесть полотнищ и стал приносить его в жертву горе Цзабсан-Кюме, которая была для ширайгольских ханов материнской и отцовской святыней — благословением. Он отвратил от них благословение: построил жертвенник и произнес такое вещее слово:

— Искони была ты благословением и счастьем для ширайгольских ханов, а теперь будь ты, гора, благословением для меня!

И когда Гесер стал читать святое писание, всколыхалась земля и не стало трав, камней и деревьев.

— Да будет так! — промолвил Гесер и пустился в путь.

20

Гесер в образе столетнего ламы. Уничтожение вражеского волхва. Союз с Чоймсун-гоа

У ширайгольских ханов было по два ключа питьевой воды. Среди них был драгоценный ключ, называемый Цабцаланг. Сюда ходили дочери трех ширайгольских ханов и набрать воды, и помыться.

По дороге к этому ключу превращается Гесер в столетнего странника-ламу: вещего своего гнедого он отправил на небо; исчерна-синий свой панцирь, цвета сверкающей росы, обратил он в монашеский хитон; блистающие, как молния, наплечники свои — в рукава рясы; белый свой шлем — Манлай — в шапку ламы; вещую свою черно-коралловую трехсаженную саблю — в трехсаженный же черного дерева посох; тридцать белых стрел с бирюзовыми зарубинами, черно-свирепый лук — в монашеское облачение. И так совершив это превращение в нищенствующего старца-ламу, он ложится навзничь по самой главной дороге к роднику.

Является дочь Цаган-герту-хана, жена китайского царевича Мила-Гунчуда. Вслед за нею идут пятьсот девушек ее свиты, идут и, играя, бросают туда и сюда фрукты. Бросают, а фрукты сами летят прямо в рот ламе, лежащему навзничь посреди дороги. Тогда подбегают к нему девушки:

— Кто ты такой, дедушка? Встань с дороги.

— Что это он лег нам поперек дороги?

— Кто же ты, дедушка? Не мешкай, встань.

— Милые девицы! — отвечает он. — Я — нищий лама, странник по всему свету. Думаю, что вы благонравные девушки и не только не тронете того, что попадает ко мне в рот, но трижды поклонитесь, примете благословение и обойдете мимо. Если же вы недобрые девушки, то заберите у меня изо рта пищу и ступайте прямо через меня. Что же? Ведь я не в силах быстро переменять положение: сижу не встану, стою не сяду.

— Досуг нам еще кланяться ему! — говорят девушки. — Вырвали у него фрукты и перешагнули через него. Набрали воды и ушли домой.

После того идет по воду дочь Шара-герту-хана, Сумун-гоа, точно так же в сопровождении многочисленной свиты, и повторяется то же, что и с прежними.

Приходит затем, в сопровождении пятисот своих девушек, водоносов и рабынь, дочь Хара-герту-хана, Чоймсун-гоа, воспитанница Чойрун-дар-хана. Идут по воду с особыми ведрами: края и средина стеклянные, а весь низ золотой; идут и так же играют, швыряя фрукты, а фрукты сами собой летят в рот к ламе. Подбегают к нему девушки-рабыни.

— Эй, дедушка, посторонись-ка, пропусти девушек!

— Я как подымусь, так не в силах сразу сесть, а сяду — не в силах встать! — говорит старик.

Подходит Чоймсун-гоа и обращается к девушкам:

— Кто это такой старик и почему он не встает?

— Говорит, что он нищий лама, странник по всему свету, — отвечают девушки. — Говорит, что, стоя, затрудняется сесть, а севши, не может встать; что если мы благоразумные девушки, то не станем вырывать у него изо рта пищу, а благочестиво поклонимся, примем благословение и пройдем мимо. А если, говорит, вы неблагонравные девушки, то вырывайте у меня изо рта пищу и перешагивайте прямо через меня.

Тогда Чоймсун-гоа стала расспрашивать старца, откуда он идет, у кого из здешних ханов побывал и куда держит путь.

— Я перевидал всех ханов, — отвечает лама. — Но пока я собирался посетить эту «вечную землю», пока я собирался побывать у трех ширайгольских ханов, будущее мое стало близко, а прошлое — далеко. Отягощенный годами, я не могу снискивать себе пропитание, и вот я лежу.

— Как же мы стали б вырывать пищу у него изо рта? — говорит Чоймсун-гоа. — И разве нет другой дороги, кроме как шагать через него?

Благочестиво она поклонилась старцу, преклонила голову под благословение и прошла мимо.

Была в ее свите главная шаманка — волхв хана Шара-герту. Окликает она Чоймсун-гоа.

— Что тебе надобно? — отвечает та.

— Этою ночью я видела сон, — говорит прорицательница. — Видела сон, будто явился милостивый Мерген-хан, искоренитель десяти зол в десяти странах света; явился и собирается свести Цаган-герту-хана с золотого трона, а самому ему снести голову. Вот что я видела во сне. И не иначе, что это вовсе не старец-лама, а оборотень Гесер-хана. И не ламская эта темная мантия, а Гесеров темно-синий панцирь; не ламские это рукава, а Гесеровы молнией сверкающие наплечники; не ламская то шапка, а знаменитый белый шлем Манглай, и в руках у него не трехалданный посох из черного дерева, а вещая его трехалданная сабля из черного коралла. Я думаю, что это сам Гесер.

— Отца твоего башку, матери твоей голову! — забранилась на шаманку Чоймсун-гоа. — Паршивая кукла, выжившая из ума пустомеля! Что ты грозишь? Ведь если передать дядюшке Цаган-герту эти твои речи, то разве не велит он снести тебе голову? Ишь нашла новоявленного Гесера! И кто такой этот Гесер? Подобных речей не посмей ты, подлая, говорить людям! — и пригрозила старухе Чоймсун-гоа.

Была же Чоймсун-гоа хубилганом, и стала она почитать Гесера начатком пищи, первым куском:

— Говорят, что Гесер-хан есть государь десяти стран света. Как бы стать мне некогда его женой, нет, не женой, а хоть доильщицей коров у него, или хоть служанкой, выносящей золу!

И Гесер тоже немного держал в уме Чоймсун-гоа.

* * *

Окликает столетний лама стужанок-водоносов и рабынь ее. Те подходят:

— Что угодно, лама?

— Похоже, что ваш ключ будет сейчас наводняться. Чтоб не начерпать водорослей, не берите с середины ключа. Не берите и с краю — наберете илу. А черпайте вы от середины подальше, от края поближе, да не болтайте ногами, тогда будет вода — чистая расаяна!

Служанки сообщили это девушкам, и те стали выражать удивление, что за таинственный старец.

— Разве я попусту болтала, уверяя, что это Гесер? — говорит шаманка. — Никогда у нас не наводнялся ключ. Почему бы ему теперь наводняться? — И