Либежгора - Рустам Разуванов

– Хорошо, тетя Нина, я уж и правда не знаю, что делать.

– Ага, ты подумай, только до трех дней надо, так говорят, а то потом не получится.

Но это наши так говорят. Осиновских-то раньше все просили, они все могли – и с того света вернут, если надобно. Но дак они померли все, Воробьиха-то, не знаю, смогет ли так-то.

Они ушли. Осталась только наша семья. Вера помогала нам с мамой искать одежду для прогулки по лесу и тихо приговаривала:

– Ну, куда это годится? Все свои городские одежи испортите. Штаны лучше, Риточка, штаны, как же иначе по лесу. Все себе испортите, все испортите.

– Ой, господи, лишь бы жива была.

– И самое-то дурное, что и думать-то ведь – не знаешь! Я вчера и вовсе вся извелась, мы с Верой полночи не спали. Это хорошо, уж под утро нас Сереженька с Наташей успокоили и помощь организовали, да мы как котята сразу и уснули.

– Вы еще и не спали толком, значит?

– А как спать? Как тут спать будешь? Ведь ничего не известно, скорее надо, пока не поздно…

Таня ушла за сапогами, которые были бы мне впору, а я тем временем уже переодевался. Все время, пока мы тщательно собирались, у меня в голове звучала фраза: «И с того света вернут, если надобно».

Когда мы все были готовы, решено было выйти на улицу, к скамейке, дожидаться остальных. Тетя Вера осталась дома на хозяйстве, чтобы успеть приготовить ужин и накормить скотину. Я, мама и Таня вышли во двор. Пес Тима завизжал и стал радостно поскуливать.

– А лохматого-то друга будем брать с собой? – спросила мама, на что Таня махнула рукой.

– Да ну его, осточертел, скотина, уже сегодня всех достал в лесу.

– Уже ходил сегодня с вами?

– Ну, а как же, с утра самого, и вчера ночью, я ведь одна в лес не попрусь, хорошо, что еще Дым присоединился да дядя Коля, а нам совсем страшно было бы вдвоем.

– Кому вам? – удивленно спросил я, на что Таня ответила:

– Дак известно кому! Ты думаешь, балбес этот лохматый – храбрец большой? Пуще нашего с тобой боится, коснись что! Не знаю, что и за собака бестолковая!

– А что, остальных ночью не было?

– Только утром забил тревогу-то товарищ наш председатель, на ночь не хотел никого сам поднимать: утром, видите ли, работы много, хорошо хоть, мир не без добрых людей.

– Что ж, совсем больной, что ли?

– Не хочу и говорить, не буду судить, хорошо, теперь поутру все организовал. На ночь уже по группам всех разделил и сейчас тоже.

Через несколько минут появился дядя Сережа с нашим соседом дедом Колей. Веселый старикашка невысокого роста, который тоже любил пошутить, выпить и помочь советом, а еще лучше, если все вместе. Еще некоторое время спустя подошел дядя Ваня, который очень странно разговаривал; объясняли это тем, что в глотке у него была вставлена какая-то трубка, отчего он издавал странные звуки, которые напоминали больше кряканье утки, чем человеческую речь, но все жители деревни за много лет уже научились его понимать. Вместе с дядей Ваней пришли еще несколько молодых мужчин, некоторые из них несли с собой ружья. Я всех их знал в лицо и даже постоянно здоровался с ними, но фамилии и имена их запомнить так и не мог. Да и зачем мне было их запоминать? Мы, конечно, обитали в одной деревне, но я здесь все же скорее гостил, чем проживал, и о людях этих слышал лишь раз в месяц, а то и реже. Когда кто-то из них спросил, кого еще мы ждем, послышался ответ:

– Дыма.

В воздухе витало молчаливое уважение. Дым. Дядя Толя Дым. Он уже был в преклонном возрасте, но несмотря на это всегда ходил прямо, без палки и не сутулясь. Был он очень высокого роста и крепкого телосложения, притом что сами по себе деревенские мужики маленькими не были. Дым всегда был мрачен и неразговорчив. В лицо его по прозвищу никогда не называли. К нему всегда обращались по имени. Через несколько минут появился он. Высокий, статный, с хмурым взглядом, устремленным куда-то поверх всех голов, в лес, и с папироской во рту. За спиной у него тоже висело ружье. Он всегда издавал какое-то странное низкое мычание в те моменты, когда курил. Иногда мы с друзьями даже угадывали его приближение в очереди у магазина по этому его мычанию. Все пожали ему руку, и дядя Сережа, как всегда с улыбкой на лице, спросил:

– Ну что, дядя Толя, тебя только ждали, теперь идем?

– Хм-м-м… Хм-м-м… Идем.

Мы все длинной вереницей вышли через огород в поле, за которым начинался лес. Дядя Сережа что-то громко рассказывал, а мужчины смеялись. Дядя Толя Дым шел впереди всех. Вскоре, перейдя поле, мы приблизились к лесу. Возле одного из поворотов дядя Толя свернул на узкую дорогу, скрывающуюся под густыми лаптями ельника, все остальные последовали за ним. Тем временем я начал вслушиваться в разговор своей родни, шедшей позади колонны добровольцев.

– Тань, а с какой стороны ее искать, куда она хотя бы ушла?

– Дак вон, дяди Толи Зоя-то, говорит, что видела, как она на Либежгору пошла.

– С огорода, что ли?

– Да, говорит, кричала ей, а та даже не ответила, и непонятно, не услышала, или что…

– Может, у нее что с головой случилось, раз под вечер пошла в лес, ну? Чего ей там нужно-то было?

– Вот и непонятно, тетя Зоя к ней до этого днем заходила, а та говорит, в лес надо сходить, ключики отдать.

– Какие ключи еще? Кому отдать?

– Да черт его знает. Она и сама переспросила, но не поняла толком, а потом они о другом уже заболтались.

– Слушай, похоже, правда у нее что с головой стало, как же ее потом найти-то будет? Если она не в себе была, она и вовсе могла убрести куда глаза глядят.

– Вот, Рит, то-то и оно, на Либежгоре прямо следы ее видны, вот прям видно, что тут возле пенька вертелась, а потом следы у болота и пропали. И ничего: ни палочки сломанной, ни котомки оставленной, ни тряпки – ничегошеньки. Как сквозь землю провалилась.

– А следы-то куда уводят, на какое болото?

– Да в том и дело, вот Зориных Лешка ходил с собакой, тогда еще, и ничего не нашел. Следы есть, а потом в куче у луж теряются, и