Нестандартный ход 2. Реванш (СИ) - De Ojos Verdes

Она оказалась висящей вниз головой на широком до боли знакомом плече, обладатель которого стремительно пробирался через толпу к выходу.

Текила в ней богобоязненно запротестовала, грозясь вернуться наружу.

Вместе с ней очнулась и запротестовала Элиза, задрыгавшая ногами и чувствующая, как ладно ринулась вверх ткань её ультракороткого платья. Вообще-то, она такое не носит. Носила когда-то давно нечто подобное, чтобы позлить Рому и привлечь его внимание, когда они еще не были вместе. А сегодня прибегла к старым запасам Аси с целью выглядеть максимально доступно и пошло.

— Разумовский, твою ма… бабушку! Верни обратно, откуда взял! Кому сказала!

Её продолжили молча нести. Предположительно — к парковке. При этом намертво приковав лодыжки к мужскому телу, чтобы лишить возможности наносить удары и дальше. Но руки-то у неё оставались свободными. И девушка пустила их в ход, начав колотить по стальной спине. Но когда ей в ответ прилетел болезненный шлепок по заднице, взвизгнула от неожиданности. Месть не заставила себя долго ждать — благо, конечности у неё длинные, и левая мужская ягодица получила смачный обжигающий выпад в исполнении её пятерни.

Но в следующую секунду Элиза потрясенно замерзла.

— Ты, что, серьезно меня укусил? — пролепетала куда-то в район его поясницы, ошеломленная непредсказуемостью мужа, который — на минуточку — уважаемый серьезный бизнесмен, не преминувший оголить её полушарие и впиться в него зубами.

Кожа горела от безжалостного укуса, а тошнота неумолимо подступала к горлу.

— Рома, — жалобно проныла, сдаваясь, — у меня голова кружится, я немного пьяная, меня срочно надо стабилизировать в естественное вертикальное положение.

Увы, это было правдой. Суперспособность пить и не пьянеть канула в лету после перенесенного сильнейшего воспаления легких. Уж чем лечили, не знала, но организм предательски перестроился, и теперь ей хватало обычных порций, способных подкосить простых смертных.

Как-то удачно сложилось, что они успели дойти до машины.

Но, вместо того чтобы поставить на ноги, Рома открыл заднюю дверь и буквально закинул девушку на сидение монстра-внедорожника — издержки профессии, мужу нужна была вездеходная машина, когда он ездил смотреть территории для будущих объектов. И сам залез следом, моментально щелкнув сигнализацией. После чего подался вперед, дернул какие-то рычаги, и спинка чудесным образом вместе с ошалевшей Элизой полетела назад. Таким образом сформировалось полноценное ложе. Правда, она совсем не была готова к страстному соитию.

Разумовский, не церемонясь, дернул её левую руку на себя и водрузил на безымянный палец обручальное кольцо, которое девушка оставила дома, выходя на падкую тропинку. Она никогда раньше не расставалась с ним. Все девять лет замужества носила регулярно. Это украшение было для неё особенным. На внутренней стороне каждого ободка в тройном сплетении обожаемый ею муж оставил гравировки: «Элиза. Разумовские. Рома». Ненароком перед глазами пронеслись первые месяцы после возвращения с родины, где они спонтанно — ну, или запланировано — обвенчались. Как Элиза бортанула его прямо в аэропорту, заявив, что едет домой, к родителям — это чтобы у него не было к ней свободного доступа, ибо в квартире Аси она сама бы не ручалась за свое целомудрие. А ручаться надо было, поскольку было выдвинуто требование роскошных ухаживаний и подготовки к свадьбе, до которой прозвучало клятвенное ни-ни. Кого из них больше мучила этим, — себя или Рому, — она так и не поняла. Но третья по счету их брачная ночь искрила только так после дразнящего воздержания. Зато он действительно красиво ухаживал за ней все полтора месяца, а девушка втайне сменила фамилию, сделав ему своеобразный свадебный подарок. И плюс статус теперь соответствовал центральной гравировке — Разумовские.

А еще Элиза самым наглым образом заявила ему, что, раз развод не состоялся, значит, бесценный муж задолжал ей одно желание.

— И чего ты хочешь? — спросил тогда Рома настороженно. — Покажи же мне город любви влюбленными глазами, Разумовский.

И показал. Так показал… что она не узнала Париж, знакомясь с ним заново.

Готова ли была девушка сбросить в пропасть столько лет счастья? Нет! Но растущая в геометрической прогрессии вина свербела внутри неустанно…

— Еще раз… — его голос вибрировал от лютой ярости, неотвратимо возвращая в реальность. — Еще раз ты его снимешь, и я… — Что? Что ты сделаешь? — бросила ядовито и дерзко, отчетливо нарываясь. — Я клянусь, Элиза, я тебя выпорю, чтобы выбить этот бред! — Это не бред! — закричала она в отчаянии, резко подавшись к нему. — Рома, тебе сорок шесть лет, мне — тридцать восемь. Мы девять лет пытаемся! Время уходит. Но я не могу родить ребенка, а ты заслуживаешь, чтобы у тебя было продолжение! Такой шикарный генофонд не должен простаивать! Я не хочу до конца жизни страдать от мысли, что оказалась бесполезной и никчемной. Так что… брось меня.

Закончила Элиза тихо-тихо, своей же просьбой причиняя себе чудовищную боль. Но альтернатив не видела. Воспитывать детей от другой женщины — увольте. Суррогатное материнство не признавал Рома. ЭКО у них несколько раз провалилось. Чудес всё не случалось и не случалось. Ни одной беременности. Только появившиеся в силу стресса задержки и нестабильный цикл.

— Бросил, — процедил мужчина и… действительно толкнул её в плечо, бросив на сидение, чтобы девушка распласталась по велюровой обивке, а сам навалился сверху, слегка придавив собой. Она отвернулась к окну и уставилась в темноту ночи, смаргивая подступившие слезы. — Дура, — устало выдохнул муж, опаляя щеку злобным горячим дыханием. — Мне не нужны дети от другой женщины. Мне плевать на пролонгацию генов. И мне надоело приводить тебя в чувство! — Я уже предложила решение, чтобы не надоедать тебе… — у неё почти получилось сказать это безразлично. — Элиза, многие пытаются десятилетиями, почему ты так быстро ставишь на нас крест?.. — Потому что я знаю, что всё бесполезно… Ничего не получится. Это такая кара, Разумовский, нам с тобой за то, что я когда-то разбрасывалась словами «не хочу быть матерью», а ты заставил Лену сделать аборт…

Шокированный её признанием, мужчина долго молчал. А потом пленил ладонью подбородок девушки и вынудил развернуться к себе. Но Элиза трусливо зажмурилась.

— М-да, Разумовская, патология налицо. Тебе не от бесплодия надо лечиться, а в психиатрию обратиться. Или, может, сразу вызвать экзорцистов, чтобы изгнали эту нечисть из тебя? — Ненавижу тебя. — А я тебя — люблю. И исключительно по этой причине прощу сегодняшнюю выходку и твои нелепые предположения. — О, катись ты в… — Открой глаза и смотри на меня, когда посылаешь так далеко, — пригрозил, слегка сжав пальцы на скулах, и этим заставляя её губы немного оттопыриться.

Она попыталась фыркнуть, но в такой позиции изо рта вылетело лишь нелепое дуновение.

— Хорошо, — вдруг проронил Рома, озадачив согласием, отчего девушка действительно распахнула веки и вовсю уставилась на него. — Я принимаю твоё предложение. Только при одном условии. Сейчас мы порепетируем.

Обескураженная, Элиза вдруг почувствовала, как платье задралось до талии, после чего оголилась грудь, лишенная бюстгальтера, а следом на тонкое кружево трусиков нежно легла ладонь, дошедшая до самой чувственной точки. Накрыла сосредоточение женственности и плавно задвигалась. Затем он поймал зубами призывно торчащий сосок и ласково прикусил, пустив молниеносные импульсы по всему телу.

— А теперь представь, Элиза, что я проделываю всё то же самое с другой женщиной, бросив тебя, потому что у нас, подчеркиваю — у нас! — не получается зачать. — Га-а-ад! — вонзила ногти ему в предплечья и свирепо дернулась в его руках, но он крепко удерживал её. — Сволочь! Скотина! — Ну, слава Богу, есть реакции — пациент не потерян. На этом, так понимаю, прения теряют свою актуальность ввиду неоспоримой доказательной базы? — Ненавижу! — взревела подавленно. — Люблю, — всё так же невозмутимо в ответ. — А теперь, моя неповторимая, за каждое своё оскорбление мне ответишь. И не только за оскорбление, но и за то, что, пока я битый час искал тебя в окрестностях, ты весело проводила время в компании каких-то сомнительных персонажей…