Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович

– Служишь давно?

– Так точно. Давно. Уже почитай 15 лет.

– Значит в что в доме барыни твоей происходит и происходило знаешь?

– А как же! Знаю. Кому знать как не мне. Все на моих глаза было.

– Вот и хорошо, Тимофей. И я хочу знать, что в сем доме происходило. Я стану тебе вопросы задавать, а ты станешь отвечать мне правдиво и без лукавства. Понял ли?

– Понял, ваше благородие. Чего знать изволите?

– Скажи мне, Тимофей. Знал ли ты крепостного твоей барыни по имени Ермолай Ильин?

– Ермолайку? А то как же! Знал. Он при барыне в прежние годы состоял кучером.

– А женок его знал ли?

– И женок его знал. Они ведь при барыне состояли в услужении, – ответил лакей.

– Тогда скажи мне, правда ли здесь написана. Я стану тебе читать с листа, а ты станешь слушать. Пишет сие знакомый тебе Ермолайка. Готов ли слушать?

– Готов, – кивнул лакей.

– Тогда слушай со вниманием. «Моя женка Катерина Семенова, крепостная крестьянка, вышеозначенной помещицы зимой была загнана в пруд и простояла там под надзором дворни несколько часов и померзла». Было ли сие?

– Померзла? – переспросил лакей. – Про то мне ничего не известно. Что померла она, я знаю, но от чего уж не упомню, барин. Давно сие было.

– Хорошо. Слушай далее. «Затем после горького моего вдовства я оженился во второй раз и женка моя Федосья Артамонова, также крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой провинилась перед барыней за плохое мытье полов в господских горницах. И сама помещицы била Федосью за то поленом до крови, а затем приказала поливать её крутым кипятком отчего кожа её вспузырилась и Федосья от того померла в лютых муках на второй день». Правда ли сие?

– Того такоже не могу знать, ваше благородие, – простодушно ответил Савин.

– Вот как? – удивился Соколов. – Но ежели ты лакеем состоишь при барыне, то стало быть всегда сопровождал её? И на Москву, и в имения? Так?

–Так, барин. То истина. Барыня меня всегда выделяла за расторопность и исполнительность. И завсегда с собой брала. Оно ведь как сейчас молодые то лакеи служат? Все сикось-накось у них. А я завсегда в аккуратности.

–Это понятно, что ты службу свою знаешь. Но почему тогда ты не знаешь, как умерли сии крестьянки? Ежели, ты постоянно в доме, то тебе такое должно быть известно. Скажи мне, как умерла крестьянка Федосья Артамонова?

–Того не могу знать.

– Ты не дурак ли, братец, часом?

–Никак нет, ваше благородие. Но того про что спрашиваете не упомню.

– Хорошо. Слушай далее. «Третья моя женка Аксинья Яковлева, такоже крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой, была за такой же проступок (плохое мытье полов) зверски пытана кузнечными щипцами от чего померла. И довожу до сведения матушки государыни, что Аксинья в момент пыток была беременна. От боли она младенчика скинула и приказала помещица того младенца выкинуть на задний двор собакам». Что про сии слова скажешь?

– Про то такоже ничего не упомню, ваше благородие.

– Ах, вот оно что! Ничего стало быть не знаешь про то как померли жонки крепостного Ильина?

– Не помню, барин. Истин крест не помню.

–Добро. Но кто Ермолая Ильина в подвал посадил за бранные слова противу барыни? Не ты ли, лакей Савин? Было сие? Отвечай!

–То было, барин. Но за что его посадили, то мне не ведомо. Барыня приказали. А мое дело хопопье – исполнять.

– Хорошо. А как думаешь, почему Еромолай такую жалобу на барыню подал? Был ли он, по-твоему, честен и боялся ли бога? Мог ли навести напраслину на барыню? Ведь ты сказал, что знал Ермолая Ильина.

– Еромолайка был скандалист. Часто руки распускал и с другими слугами дрался. За то барыней был часто наказан. Секли его на конюшне. Мог и озлобиться на барыню.

– А с кем Еромолайка водил дружбу? Среди холопов в сем доме дружки у него были?

– Ни с кем он дружбы не водил, барин, окромя Савоськи Мартынова. Они опосля вместях с ним и сбегли от барыни. И до сих пор ни слуху ни духу. В том побожиться могу. Чего знаю, то и сказать вам могу, барин. А чего не знаю, в том прости, милостивец.

– Хорошо. Но слушай далее, Тимофей Савин. Про холопа Хрисанфа Андреева слышал ли чего?

– Про Хрисанфа? – переспросил лакей. – Слыхал. Я ведь его того, знал. Хрисанфку-то.

– Значит, лично знал крестьянина Хрисанфа Андреева? Так?

– Так, ваше благородие. Хрисанфа я знал, но он уже помер.

– Вот я и желаю знать, от чего помер твой знакомец, Хрисанф Андреев. Говори.

– Дак прибил его Пашка Шавкунов поленом. А Пашка такоже при барыне состоял в прежние-то годы. Его барыня изволили тогда за убийство в Сибирь сослать.

Соколов повернулся к Тарле.

–Чуешь, Иван Иванович? Все записал ли?

–Все в точности, Степан Елисеевич.

–Это совпадает с показаниями эконома помещицы, что были взяты нами еще в 1762 году. Но совершенно не совпадает со словами из доноса, что Ермолай Ильин к своему присовокупил. Там иное сказано. Совершенно иное. А, следовательно, кто-то лжет и дает показания неправильные. А знаешь ли ты, Тимофей, старосту села Троицкое Роман Воекова?

–Как не знать. У нас его все знают. Человек барыне преданный и Дарья Николаевна ценит его.

– Ценит?

– Точно так, ваше благородие.

– А за что его барыня ценит?

– Верный он человек.

– И все приказы барыни твоей Воеков исполняет. Так?

– Стало быть так. И как не исполнить ежели она барыня наша.

– И стало быть Воеков самолично людей сек до смерти?

– Того не ведаю, ваше благородие…

***

Следующим Соколов вызвал дворовую девку Матрену Бабыкову, что состояла в горничных при барыне в течение трех последних лет. После старого лакея коллежский секретарь захотел допросить молодую горничную. Может она чего такого скажет, про что лакей умолчал.

Девка была молодая и статная. Она потупила взор и засмущалась перед взглядами Соколова и Иванцова.

– Ты есть Матрена Бабыкова? – спросил Соколов.

– Я, барин. Дворовая девка барыни Дарьи Николаевны Салтыковой, Матрена. Дочь отца Семена Быкова, крепостного барыни нашей из села Троицкое.

– Я коллежский секретарь Соколов из Юстиц-коллегии и я провожу следствие по делу помещицы Салтыковой. Мне надобно знать истину – убивала ли помещица Салтыкова своих крепостных или же то навет лживый? Понимаешь о чем я, Матрена?

– То мне не ведомо, барин.

– Как неведомо? Ты при барыне три года состоишь. Разве барыня ваша не приказывала сечь никого из дворни за сие время?

– Такое бывало, барин. Дарья Николаевна во всем любит порядок и ленивых учит примерно. Но про убивства я не слыхивала.

– А тебе, Матрена, доставалось ли от барыни?

– Я николи приказа не нарушала и всю работу делала исправно. Барыня мною были весьма довольны. И даже батюшке мому за мою службу барыня жаловала три рубли серебром. И батюшка на те деньги корову купил, двадцать овечек и сапоги себе справил. А матке плат подарил да кафтан дяде Хрисанфу.

– Значит, добра была с тобой барыня Дарья Николаевна? Сие сказать желаешь?

– Да, барин. Барыней своей мы весьма довольны. И я, и батюшка с матушкой.

– Все записал, Иван Иванович? – Соколов обернулся к Иванцову.

– Да, Степан Елисеевич. Все в точности.

– А скажи мне, Матрена, ты про Хрисанфа Андреева, молодого холопа барыни твоей, знаешь ли что-нибудь?

– Нет, барин. Такого не знаю. Хотя может и был такой при барыне. Кто его знает.

– Тогда иди, Матрена. Более я тебя не задерживаю.

Девка полонилась господам и вышла.

***

Когда Матрена вышла, Соколов поднялся из-за стола и стал ходить по кабинету.

– Вишь, что говорят? Святая прямо у них Салтыкова.

– Но сие всего два крепостных, Степан Елисеевич. А у нас их больше сотни. Посмотрим, что иные скажут. А сии могут и солгать.

– Но не похожи они на лгунов, Иван Иванович. И среди любимчиков Салтыковой сии холопы не ходили. С чего им её выгораживать, когда она уже под караулом сидит? Получается, они правду говорят?