Нестандартный ход 2. Реванш (СИ) - De Ojos Verdes

Чуть поодаль на крыше соседнего с бежевым здания был прикреплен небольшой светодиодный экран с обновляющейся рекламой. Блики раздражали, постоянно попадая в глаза. Элиза в какую-то секунду рассерженно кинула в этом направлении мимолетный взгляд, словно на назойливую муху, надоевшую своим жужжанием. И тут же отвернулась.

А потом её неведомой силой толкнуло вновь взглянуть туда. И зависнуть на транслируемом водопаде в экзотической обстановке. Потому что… он казался смутно знакомым.

И внезапно в сознании вспышкой взорвалось воспоминание. Очень яркой и болезненной вспышкой, вызвавшей выброс адреналина в крови. Это даже не воспоминание… ибо не было в её жизни ничего подобного! Это — чертов сон десятилетней давности, который Элиза даже не помнила после пробуждения, когда они с сестрами по подростковой дурости решили последовать традиции наесться на ночь соленых лепешек, чтобы по приданию увидеть суженого, подающего им воду…

Девушка пошатнулась в ужасе. Этот сон в мельчайших подробностях со всеми диалогами пролетел перед глазами, словно случался наяву… И её суженым… был Рома! Элиза захлебнулась очередном вдохом и поднесла трясущуюся ладонь ко рту, словно пытаясь заглушить и без того немой крик. Такого просто не может быть! Не бывает! Не могло случиться… Как объяснить эти дьявольские игры разума?..

Она качнулась вперед оттого, как непреодолимо закружилась голова в напряжении. И собиралась сделать шаг назад, когда её неожиданно дернули за руку с невероятной силой. От жуткого испуга девушка потеряла равновесие и полетела в сторону, пытаясь за что-то ухватиться в воздухе. Но не смогла удержаться и упала на холодную кровлю, почувствовав пронзительную боль, протянувшуюся от запястья до плеча.

Они с Асей в шоке уставились друг на друга. Подруга тяжело дышала, сидя рядом на коленях и прижимая ладонь к сердцу.

— В последний раз такой ад я переживала, когда рожала... — произнесла она с нескрываемой яростью, заставив Элизу обескураженно хлопать ресницами. — Че-е-ерт! Твоя рука!

Рука была распорота острым концом ближайшей антенны, и от вида глубокой рваной раны становилось дурно. Ася помогла девушке подняться и повела на выход с крыши, к которому теперь будто указателем шла дорожка из кровавых капель.

Элиза с трудом понимала, что происходит. У нее в голове фокус был абсолютно на другом — невероятном открытии, которое она совершила несколькими минутами ранее. Поэтому сосредоточиться на том, что ей говорили обеспокоенные люди вокруг, девушка никак не могла.

А дальше — неимоверная суета. Кто-то чем-то перемотал ей руку. Посадил в машину. Довез до больницы. Уколы. Наложение швов. Все необходимые процедуры, и даже доблестная полиция, пытавшаяся разъяснятся с ней на ломаном английском со своим картавым «р». Реальность плыла и размазывалась в тревожном сознании, а от большого количества обезболивающих тяжели веки.

С этого момента в памяти девушки начинался провал. Один бесконечный морок без возможности пробуждения. Стойкое ощущение, что находится в эпицентре пекла, и ее терзают огнем.

Иногда становилось немного легче. Когда чувствовала на себе детские ладошки — прохладные, мягкие, нежные. Рассудок зло и безжалостно шутил над ней, и Элиза в густом бреду была уверена, что родила, и эти ладошки принадлежат ее малышу. Радость переплеталась с горечью, свет с тьмой, реальность с вымыслом. Там, в своей утопии, она снова обнимала Рому, и не было между ними никаких недомолвок и претензий, только сладкое непреодолимое притяжение...

А потом Элиза вынырнула из терпкой цепкой круговерти. И узнала, что уже третью неделю не приходит в себя из-за сильнейшей инфекции, с которой организм боролся все это время. Что самое страшное позади, но вид раны остается ужасающим. И главное — детские руки были. Они принадлежали Авелин, дочери Аси, которая изредка навещала девушку в бессознательности вместе с мамой.

В день выписки подруга поинтересовалась у неё:

— Ты как себя чувствуешь? Выдержишь, если заглянем кое-куда по дороге?

— Да, вполне.

Когда машина въехала в чудесный двор шикарного поместья, Элиза рассеянно рассматривала ухоженные аллеи, ещё не догадываясь, что её привезли… в другую больницу. Точнее, в госпиталь Питье-Сальпетриер. Прочтя табличку с изумлением и не задавая лишних вопросов, она просто следовала за Асей, уверенно лавирующей в бесконечных белых коридорах. Пока они не дошли до нужного отделения, облачившись в халаты, бахилы и маски.

— Здесь лежат онкобольные дети, мы навестим дочь моей знакомой, — услышала девушка причину визита, опешив.

И снова молча обе проскользнули через несколько дверей, минуя медперсонал, чтобы потом попасть в двуместную палату, маленькие жительницы которой увлеченно играли за столом, переговариваясь. Заметив нежданных гостей, те поспешили к ним.

И Элизу потрясло, как они живо передвигались, смеясь, несмотря на болезненную бледность и круги под глазами. Тоненькие, худенькие, почти прозрачные, с четкой картой голубых линий на руках. С банданами, перевязанными эластичным бинтом запястьями и щербатыми улыбками. Такие… кипучие и веселые. Они тараторили на родном языке, заваливая Асю, вручившую им подарки, какой-то по-детски очень важной информацией и время от времени с интересом поглядывали на незнакомку, замершую в паре метров от них.

А потом одна из девочек, осмелев, подошла к Элизе и, немного колеблясь, провела крохотным пальцем по кончикам её распущенных волос. Подняла взгляд и произнесла что-то с восторгом.

— Она говорит, у тебя очень красивые густые волосы.

— Мерси, — всё, что могла выдать в ответ девушка, глядя на выжидающего ребенка.

В общей сложности они пробыли в госпитале около получаса и ушли, когда в палату вернулась бабушка той самой девочки. Видно было, что Асю здесь давно знают.

— Ты молодец, — Элиза заговорила только в машине, слишком впечатленная и подавленная мыслью, что именно приходится переживать этим детям в таком беззащитном возрасте.

— Ты, что, думаешь, я приволокла тебя сюда, чтобы показать, какая хорошая? — огрызнулась вдруг Ася, кинув в неё быстрый яростный взор и снова вернувшись к выруливанию с парковки. — Я надеялась, что эти крошки, борющиеся за жизнь, хоть как-то встряхнут тебя, дуру такую, решившую сигануть с крыши. Руки чесались всыпать тебе по первое число, но ты и так отхлебнула последствий. Господи, если бы ты знала, как я зла на тебя, Элиза!

Последнюю фразу та процедила, скрипя зубами.

И стало понятно, почему она вела себя так холодно в последнее время. А ведь сама Элиза, лёжа в больнице, с грустью думала, что подруга просто устала с ней возиться. Оказывается, её записали в суицидницы. Странно, но девушке даже в голову не пришел такой вариант. Неужели именно так она и выглядела со стороны на той крыше?..

Почему-то в этот момент говорить правду Элиза не захотела, сил спорить или вести долгие душеные беседы не было совершенно. На неё давил калейдоскоп событий, и раздражало, что из-за слабости никак не получается сосредоточиться, поймать рассыпающиеся мысли, проанализировать, что с ней произошло.

Через неделю, окрепнув достаточно, чтобы самостоятельно выйти на улицу, девушка нашла первый попавшийся по пути салон и попросила состричь ей волосы аккуратным хвостом, чтобы потом забрать его. Так она стала обладательницей модного каре. Дождалась прихода Аси с работы ближе к ночи и, отдав свою «драгоценность», попросила пустить её на два соответствующих парика для тех больных девочек, а потом честно призналась:

— Я тогда не собиралась прыгать.

И рассказала всё как было. Ничего не скрывая.

Элиза впервые раскрывала душу перед чужим человеком. Пусть и считала девушку подругой и верной соратницей, она была не так близка, как, к примеру, Лилит, с которой тоже не удавалось наладить связь на расстоянии.

— Еще одно доказательство того, что часто любовь — это психическое отклонение. Ты знаешь, что по классификации ВОЗ[2] её причисляют к пункту «Расстройство привычек и влечений»? — с печальной улыбкой проинформировала Ася.