Калевипоэг - Фридрих Рейнхольд Крейцвальд

Что ему топор тяжелый! —

Дед на остров воротился,

В дом свой пасмурен вошел он.

Мужа встретила хозяйка.

Он же молвил ей, печалясь:

— Попусту бродил, как ветер.

Не нашел я лесоруба,

Кто б свалил наш дуб могучий,

Кто б низверг его вершину,

Сучья-ветви обрубил бы. —

В дом ввела хозяйка мужа:

На цепи орел сидел там,

На веревке был привязан

Человечек ростом с палец.

Так промолвила хозяйка:

— Загребать пошла я сено,

В стог метать траву сухую.

Золотые были грабли,

Рукоять из красной меди,

На серебряные зубья

Вздеты кольца золотые.

Подгребла одну волну я,

Подгребла другую, третью.

Что нашла я там под сеном?

Я орла нашла под сеном.

Это был орел домашний,

Солнце днем его ласкало,

Ночью я обогревала.

Я взяла орла за крылья,

Отнесла его в светлицу.

Что же под крылом нашла я?

Человечка — ростом с палец.

Мужичок тот невеличка

Ростом был всего в две пяди,

В палец Калева длиною.

Что в ручонках человечка?

У него топор в ручонках.

Дед спросил у мужичонки,

Стал пытать у невелички:

— Золотой мой человечек!

Может, ты мне дуб повалишь,

Сучья крепкие обрубишь? —

Так ответил мужичонка,

Человечек ростом с палец:

— Развяжи мои веревки,

Отпусти меня на волю, —

Заключим тогда условье!.. —

Развязали мужичонку,

Отпустили человечка,

Стали заключать условье.

Что ж в уплату посулили,

Обещали по условью?

Миску золота — в уплату!

Мужичок во двор спустился,

К дубу подступил вплотную.

Набухать тут стал он в росте,

Вырос на локоть и на два,

Растянулся он на сажень.

Мужичок стал исполином,

Принялся он за работу.

День рубил, и два рубил он,

Он рубил еще и третий,

Начал дуб крениться грозно,

Он, шатнулся у подножья,

Уронил свою вершину.

Он комлем накрыл весь остров,

Утопил вершину в море.

Что ж построили из дуба?

Из комля был мост построен,

Лег настил несокрушимый,

Протянулся через море

От земли эстонской Виру

На далекий финский берег.

Был он назван «финским мостом»[83];

Из ствола его срубили

Много кораблей богатых,

Дорогих судов торговых,

Из ветвей — морские лодки,

Города — из сердцевины,

На ладьи пошли сучочки,

Щепки — на ребячьи лодки.

Что останется — оставьте!

Из обрубков выйдет хатка,

Выйдет бедному лачужка.

Для вдовы печальной — угол,

Кров для сирого ребенка;

Здесь они найдут защиту

От ночного урагана,

От дождя и от метели.

Что останется — оставьте!

Выйдет светлый терем песен,

Выйдет радости светлица,

Где нанизывают слово,

Тянут песенную пряжу.

С той поры, кто ни проедет,

Ни пройдет мостом великим,

Всяк помедлит, поразмыслит:

«То не Лихалы ли город,

То не Рахалы ли берег,

Иль, быть может, терем Кунгла?..»

Услыхал певец, ответил:

— Малосмысленные дети,

Вы, ростки земли бесплодной!

Звался б Лихала[84] тот город, —

Был бы он из мяса сложен.

Звался б Рахала[85] тот берег, —

Был бы выкован из денег.

Был бы это терем Кунгла, —

Золотым бы он явился.

Нет, то горница поющих,

То пристанище бездомных,

То приют для неимущих.

У дверей на страже месяц,

Блещет солнышко на кровле,

Радуга[86] отводит бурю,

А в светлице пляшут звезды.

Здесь сложились наши песни,

Наши были зазвучали,

Родились слова живые.

Здесь жужжали веретена

Над цветной куделью Таары.

Нить одна певцу досталась,

Солнцу ясному — другая,

Третья нить — заре познанья!

Засиял узор волшебный

Под живыми челноками.

В белой нитке пело солнце,

В красной — зори разгорались,

В голубой — светилось небо.

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ

Возвращение. Песня теней. Рассказы братьев о поисках матери. На могиле отца.

Солнце лес озолотило,

Плечи вечера одело.

Утомленно ткали тени

Для травы — ковер молчанья,

Для деревьев — платье мира.

Из плакучих рук березы,

Из густой листвы осины,

С золотистой шапки ели

Одиноко пела птица

О конце дневных стремлений,

В вечереющей прохладе,

Благодарность воссылая

Отчей мудрости высокой.

Богатырь Калевипоэг,

Сети сонные распутав,

Сбросив с плеч своих усталость,

Стал глаза тереть руками,

Расплетать он стал ресницы,

Вопрошать дремотный разум,

Рыться в памяти неясной,

Воскрешать пережитое,

Что виденьем омертвелым,

Смутным образом поблекшим

В глубине души мерцало.

Но следов своих последних

Он не видел, обернувшись.

В топи мглистого тумана,

В знойном облаке зыбучем

Притаился день вчерашний.

И не помнил витязь Калев.

То ли где в стране Суоми,

То ль на острове далеком

Было долгое веселье,

То ли в Тургии он дрался,

То ли в Турьямаа сражался.

Про убийство он не помнил,

И пролитьем мирной крови

Дух его не омрачился,

Горе не легло на плечи.

Калевитян сын любимый

В дальний путь — домой пустился,

Зашагал широким шагом.

Шел он, шел — и встретил гору,

Что была ему знакома.

День шагал и два шагал он

По долинам необъятным,

Через реки, через кручи.

Вот вступил он в лес дремучий,

Трое суток шел он лесом,