Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович

– А ты, Ларион Данилович, узнал ли про Цицианова что? Помнишь, что мне обещал?

– Да. Все я разузнал, но ничего страшного в том нет. Так что будь в покое, Степан. Тот разбойник, что Цицианова тогда отпустил его знакомец старый по прусской войне. Служили они вместе в драгунском полку. Я про то через моих людей узнал. И сведения то проверенные и перепроверенные. Им можешь верить.

– Вот как? – Соколов сделал вид, что ничего не знает про это. – Хорошо, Ларион Данилович. Спасибо тебе за сведения.

– Не за что, Степан. Я тебя искренне уважаю, хоть и не понимаю часто того, что ты делаешь.

– Отечеству своему служу, Ларион Данилович, как мой отец и дед служили.

– Вот сего и не понимаю, Степан. Что для тебя есть Отечество? Что для тебя Русь?

Соколов посмотрел в глаза дьяку.

– А для тебя, Ларион Данилович? Что для тебя есть Русь?

– Русь для меня родина, Степан. Как и для тебя. Но боюсь, ты не понял этой родины. Одно дело как твой отец в бой за неё идти и супостатов-татар крушить за родину, а иное дело здесь среди русских врагов искать.

– А не все ли равно кто враг, Ларион Данилович?

– Нет не все равно, Степан. Кто для тебя враги? Чиновник, что вчера в бою врагов бил и жизни не жалел своей за Россию, сегодня тобою врагом объявлен? А за что? За лихоимство и казнокрадство, ты скажешь. Но после него назначат иного, кто хитрее воровать станет и тебе не попадется. И что толку в борьбе твоей, Степан?

– Слишком ты все усложняешь, Ларион Данилович. Слишком. Я на своем месте свое дело делаю. И делаю его честно. Далее не гляжу. Присягу выполняю и все. А ты к чему сей разговор завел, Ларион Данилович?

– Да просто так, Степан. Без всякой задней мысли…

7

Санкт-Петербург: дом, где временно жительство имел Иван Иванцов.

Повышенный в чине императрицей до губернского секретаря Иван Иванцов получил новые отчеты от Соколова и Цицианова. Он просмотрел все и сам сел за составление экстракта, что должен был завтра представить самому генерал-прокурору Глебову.

К нему в комнату вошла молодая женщина и подсела на подлокотник его кресла.

– Чем занят, господин губернский секретарь? – спросила она.

– Разбираю последние отчеты, что мне прислали из Москвы, Вера. Но не стоит меня сейчас отвлекать. Завтра важный доклад.

– Кому докладываешь?

– Самому генерал-прокурору Сената. Мне нужно его просить о содействии нашей следственной комиссии. И сейчас я составляю экстракт.

– А почему ты не попросил о помощи меня, душа моя? Мы знакомы недолго, но и я могу для тебя кое-что сделать.

– Ты? – Иван посмотрел на молодую женщину. – Ах, Вера! Да что ты понимаешь в делах следствия? Ты хоть знаешь, чем мы занимаемся?

– Не знаю, и знать не хочу. У меня и других собственных дел полно. Но помочь тебе могу. Мой муж сенатор и камергер двора её императорского величества. И уже завтра тебе можно устроить доклад у самой императрицы, а не то, что у генерал-прокурора.

– А он… – Иван запнулся… – он не ревнует тебя? Ведь вчера ты не ночевала дома, Вера.

– Ты про мужа? Шутишь, Ваня? Ему уже 67 лет, а мне только 21. Чувствуешь ли разницу? Он женился на мне, ибо такова была договоренность между моими родителями и им самим. Ему нужны были деньги, а моему отцу возможность породниться с титулованным дворянством. На меня мой муж не претендует.

– Никак не могу понять таких браков, Вера.

– Это потому что ты молод. А как станешь стариком, все поймешь. Так что тебе нужно получить у генерал-прокурора или у императрицы?

– Приказ на арест Дарьи Николаевны Салтыковой. Если её возьмут под стражу, то наше дело двинется вперед гораздо быстрее. Того от меня ждут мои друзья. А то получается, что я здесь себе чин выслужил, а работали то по делу и они. И сделали гораздо больше меня самого.

– Ну, этого я обещать не могу, но аудиенцию тебе устрою завтра же. И вместе с твоим генерал-прокурором вы будете на докладе у её императорского величества…

8

В канцелярии Юстиц-коллегии в Москве.

Соколов опросил всех, кто знал актуариса Пафнутьева и кое-что прояснил по этой личности. Оказывается, этот самый чиновник Сыскного приказа был весьма дружен с Петром Михайловским и Вельяминовым-Зерновым. А вышеозначенные надворные советники были людьми прокурора Хвощинского. А все вместе они часто занимались делами по Салтыковой и все жалобы на помещицу закрывали, и хода им не давали.

А брат актуариса был с ним не в дружбе обещал его пакости раскрыть. И сегодня этот брат найден мертвым. И нашли его после беседы с Цициановым. Слишком все это подозрительно.

Двери в кабинет распахнулись, и вбежал князь.

– Степан Елисеевич! Есть новости! Убили то нашего урядника не с целью ограбления.

– Сие мне уже хорошо известно, князь Дмитрий. Я был у Гусева в Тайной экспедиции, и мы с тобой разминулись всего на несколько минут.

–Хорошо, что ты все знаешь! И теперь скажи мне, что я был не прав? Он про Салтыкову много чего знал и то раскрыть хотел. Вот его и убили. А ты говорил – случайность!

– Я и сам кое-чего выяснил, князь. Вот послушай меня, и потом станем вместе думать. Твой убиенный полицейский урядник Пафнутьев, оказывается родной старший брат актуариса Сыскного приказа Пафнутьева. А этот Пафнутьев часто занимался салтыковскими убиенными холопами и жалобами на барыню.

– А это еще один факт интересный! Тогда этот самый актуарис хорошо знал, чем занимается наша следственная группа. Вона куда все идет!

– Знал, сей актуарис о нашем следствии. И вчера он со службы ушел рано. И ушел он, после того как к нему прибежал некий Родька, что служит в писчиках при Тайной экспедиции. Смекаешь, к чему я речь веду?

– Вон как! – вскричал князь. – И прибежал он, после того как я того урядника с собой увел. Так?

– Именно так! И этот самый Родька соглядатаем, должно, состоит и про всё доносит когда нужно. А от актуариса знаешь ли куда ниточка тянется? К присутствующим чиновникам Сыскного приказа Льву Вельяминову-Зернову и Петру Михайловскому, а от них к прокурору Сыскного Федору Хвощинскому.

– Дак это же замечательно, Степан! Снова нить у нас в руках! Хотя без урядника трудно придется.

– Да погоди ты, князь! Погоди! Дело разобрать поначалу стоит. Обдумать все. А ты все спешишь и спешишь. Такие дела спехом не расследуются. Ты вот погляди на то, что я приволок из архива разбойного. Смотри!

Он подал ему бумаги о братьях Шавкуновых, Тарнохине, Некрасове и Угрюмове. Тот быстро просмотрел бумаги и снова воскликнул с энтузиазмом:

– Да это же то, что нужно, Степан! Я же говорил, что это нить. Все подтверждается.

– А ничего странного ты в бумагах не видишь, князь?

– Да это жалоба на произвол Салтыковой, которой московские чиновники за взятки хода не дали. И от всех жалобщиков избавились. А следующие крестьяне умнее оказались. Они не на Москве жалобу подали, но до самого Петербурга добрались и в руки государыни её сунули. Ибо на Москве правду сыскать у Хвощинского и всех его прихлебателей было невозможно. И потому они нам мешают, что мы на их мерзкие дела вышли. Смотри, сколь у нас уже доказательств имеется.

– Но ты посмотрел, кто были эти жалобщики? – настаивал Соколов.

– Да какая разница, Степан. Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что и тебя Салтыкова купила крупной взяткой, – кипел Цицианов. – Жалобщики и жалобщики. Некогда нам копать кто они такие. Дело надобно делать.

– Погоди, князь, – снова спокойно одернул его Соколов. – Не торопись с выводами. Есть в сем деле некие старинности, и я хочу получить ответы, прежде чем доклады писать.

– И что за странности ты здесь увидел?

– А вот ты сам подумай. Люди что подали жалобу на жестокую помещицу, после того как сию жалобу чиновники не приняли и постановили их помещице вернуть, бояться гнева помещицы должны были? Так?

– Конечно, должны. И что с того, Степан? Я никак в толк не возьму, к чему ты клонишь.

– Да к тому, что они сумели бежать из заточения и гайдукам барыни своей не достались. Я бы на их месте из Москвы бежал подалее от гнева жестокой Салтычихи. И так бы поступил любой на их месте. Так ли сие? Сам скажи.