Искра божья - Глазырина Елена

— Вам бы трактаты по философии и богословию писать, а не за узниками присматривать, — неприятно удивился Лукка.

— Шутить изволите, ваше преосвященство? — тюремщик обернулся, окинув викария насмешливым взглядом зелёных с прищуром глаз. — Пристало ли мне гневить небеса, отказываясь от такой доброй работёнки? Кто, если не я, позаботится об этих несчастных? Нет и нет! Каждый пусть занимается тем, что предначертано ему богом. Вы спасаете души. Я провожаю их в последний путь.

— Разве все в этой тюрьме смертники? — удивился де Грассо.

— Это не ямы должников, — осклабился тюремщик, не спеша ковыряясь в скважине очередного замка, — здесь сидят отборные мерзавцы! Вот тот урод зарезал и изнасиловал старушку мать — простите, уж не помню в каком порядке — и всё из-за того, что она лишила его наследства.

— Я не виноват, меня подставили. Это Марко — всё он паскудник затеял! — взвыло жалкое грязное существо, находившееся за ближайшей решёткой. — Поговорите с Папой, сеньор, сделайте милость! За чужие грехи страдаю!

— Цыц, урод!

Тюремщик легонько пристукнул дубинкой по металлу решётки. Существо съёжилось и забилось в дальний угол вонючей камеры.

— Этот книжный червь убивал младенцев и купался в их крови, утверждая, что нашёл секрет вечной жизни, — седой мужчина ткнул дубинкой в следующую камеру.

— Пощадите, сеньор, я лишь скромный учёный. В обмен на свободу я раскрою вам тайну бессмертия! — худой узник вцепился руками в прутья камеры так, что у него побелели костяшки пальцев. Из гнилостного сумрака каземата на Лукку с отчаянием смотрели испуганные слезящиеся глаза.

— Его допрашивали? — поинтересовался викарий.

— О-о-о, ещё как! Визжал на всю Тулиану, как холощёный хряк! Сдал всех друзей, знакомых и даже возвёл напраслину на тех, кого не знал. Хе-хе. Со всеми материалами дела вы сможете ознакомиться наверху, — тюремщик указал толстым пальцем на низкий закопчённый потолок, сложенный из серого туфа.

— Непременно взгляну, но позже.

— Воля ваша, сеньор, — мужчина лениво почесал в паху. — А во-о-он там сидит одна предприимчивая сеньора, которая успела выйти замуж целых пять раз! Спустя пару месяцев каждый из её мужей умирал самым загадочными образом, оставляя ей в наследство большое количество оронов.

Тюремщик облизал плотные мясистые губы:

— Нечего сказать — аппетитная бабёнка, жопастенькая!

Маленькая пухлая женщина в камере молчала, поглядывая волком на Лукку.

— Вот её-то может и помилуют, если раскается, пожертвует всё имущество церкви и уйдёт в монастырь, — со вздохом сообщил тюремщик, — но пока упорствует, дьяболлово семя!

Лукка прислушался, ему показалось, что в где-то под полом раздаётся настойчивое кошачье мяуканье.

— Вы держите кошек?

— Что вы, ваше преосвященство, разве их удержишь? Намедни нам одну бабку привезли — жуткая ведьмища: глаз дурной — так и зыркает, нос крючком, бородавки по всему лицу, аж оторопь берет. Ну и кот с нею поганый приблудился. Я его подкармливаю из сострадания. Ходит везде, скотина этакая. В душу нагадит… Тьфу, прости господи, в сапог, а потом ластится…

— Так гнали бы его поганой метлой, — предложил викарий.

— Нельзя, — мужчина закашлялся, — важный свидетель в деле.

— Пришли, ваше преосвященство.

Тюремщик остановился в мрачной трапециевидной камере, едва освещаемой лучом умирающего света из колодца в потолке. В её центре стояла четвёрка неподъёмных мраморных кубов и шершавая колонна с закреплёнными на ней цепями. Из чёрной дыры в полу, в которую при желании мог протиснуться только весьма стройный человек, тянуло сыростью и смрадом. По стенам висели устрашающие инструменты палача: вилка еретика, шпанский сапог, заржавленные клещи и пилы, кошачья лапа с крючьями-когтями, разноразмерные металлические решётки, жаровни и молотки.

— Подождите здесь, я приведу заключённого, — тюремщик вышел в боковую дверь, оставив Лукку в одиночестве.

Викарий слышал, как он, бренча запорами и громыхая какой-то деревянной конструкцией, возится в соседнем помещении.

— Ползи сюда, философ, тебя хотят видеть! — приглушённо окликнул узника тюремщик.

Лукка не расслышал ответ.

— Лезь, кому говорят, поганец! Пока я не спустился к тебе сам и не пересчитал все рёбра!

Через некоторое время на пороге допросной появился скуластый черноволосый мужчина, заслонявший рукой отвыкшие от света глаза с покрасневшими веками. Тюремщик силой вытолкал его на середину комнаты и пристегнул ржавые кандалы, оплетавшие худые запястья узника, к центральной колонне.

— Можешь идти, любезнейший, — Лукка нетерпеливо махнул тюремщику.

— Ваше право, но сиделец этот неспокойный, будьте осторожнее, ваше преосвященство. Я тут на всякий случай рядышком побуду, если что — зовите.

Лукка кивнул и опустился на один из мраморных кубов, жестом приглашая узника последовать его примеру. Мужчина гордо мотнул головой.

— Как хотите, сеньор Бруно, но разговор у нас будет долгим, — сказал Лукка со вздохом.

— Я уже всё рассказал святому капитулу, — философ шмыгнул худым красноватым носом.

— Меня прислали убедить вас раскаяться и отречься от своих идей.

— Это невозможно! — Бруно задрал к потолку заросший дремучей щетиной подбородок.

— Вы сможете сохранить жизнь. Разве это не достойный повод?

— Что есть жизнь? Лишь череда бесконечных перерождений.

— Святая книга учит нас: «Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев божий пребывает на нём».

Бруно нервно хохотнул, утирая слезящиеся глаза рукавом грязной холщовой рубахи:

— А вы знаете кто это придумал?

— Бог.

— Да, всё верно — бог. Древний отверженный бог, желающий вечно править людскими умами и душами. Он знал, что дни его на Лимосе сочтены. Сивиллы[79] в Дельфах напророчили Лучезарному, что люди скоро отвернутся от старых небожителей. И Феб решил всё поставить на кон, переписав свою судьбу.

— Зачем ему это понадобилось? Легенды гласят, что забытые боги по своей истинной сути были бессмертны.

— М-м, это не совсем так, — философ почесал густую щетину на подбородке. — Огонь не горит без угля, дерево не растёт без почвы, а боги живут пока их помнят.

— Поэтому Феб создал Искру? — уточнил викарий.

— О-о, вы и об этом слышали, — лицо Бруно исказила болезненная улыбка. — Приятно поговорить напоследок с умным человеком.

Узник помассировал переносицу и вытер рукавом подтекающий нос.

— Хотите вина? — вежливо предложил Лукка, извлекая маленькую кожаную флягу из складок рясы.

— Нет, это избалует мою плоть, привыкшую к лишениям.

Викарий вопросительно приподнял густую бровь.

— Не важно, — отмахнулся Бруно. — Беда в том, что он ошибся: Искра даёт лишь иллюзию былого могущества. Она коварна, ибо лишает душевного покоя, сна, простых радостей жизни. О тебе помнят, но что ты за бог, если никто не поклоняется тебе, никто не приносит кровавых жертв во имя высшей милости? Твои силы тают день ото дня, и вскоре ты сходишь с ума, упиваясь бесцельными сожалениями о минувшей славе.

— Интересная теория, — Лукка осторожно потёр ноющую правую кисть, — но причём тут ваше презрение к смерти? Или вы тоже открыли секрет Искры?

— Нет-нет-нет, — Бруно резко замахал на викария руками, — убивать детей бесчеловечно и глупо. Я не боюсь смерти, потому что знаю, дух мой вечен и неотделим от бесконечности космоса. Настанет час, и я снова восстану, как феникс из пепла, в новой чистой оболочке и проживу ещё одну прекрасную жизнь.

— Вы приравниваете себя к сыну божьему?

— Глупости! — узник грозно саданул кулаком о колонну, стальные браслеты глухо звякнули в тишине каземата. — Вы всё перевираете. Я такой же человек, как и вы, но в отличие от вас я познал истину, и это делает меня бессмертным!

— И в чём заключается ваша истина? — Лукка нахмурился.

— В том, что человек может сравняться с бессмертным богом! Может познать бытие и стать его неразрывной частью, — уверенно заявил Бруно.