Ольга Петерсон - Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа

Вот наконец нагрянула на них буря; все небо затянуло черными, свинцовыми тучами, ветры со всех концов Вселенной стали дуть с ужасающей силой, поднялись высоко пенистые гребни гордых волн, послышались свист и шум… Молнии разрывали небо на части, на минуту все обливали ослепительно ярким светом, от которого наступавшая после того темнота преграждала путь нашим странникам. И все бы это ничего. Да на беду, одна из волн, плеснувши через край ладьи, увлекла за собой в воду волшебные кантеле Вяйнямёйнена, и чуть только они коснулись поверхности моря, как водяные целой толпой выскочили со дна морского, бросились на кантеле, стали их вырывать друг у друга и, наконец, утащили в бездонную глубину… Тут уж и Вяйнямёйнен не выдержал, заплакал.

— Прощайте, — молвил он, — мои гусельки, прощайте, мои сладкоголосые! Не нажить мне больше таких, не играть мне больше песен, какие мне на вас случалось игрывать!

XI

Ехали, ехали наши путники по морю, и вот, наконец, вдали завиднелись берега Калевалы. Вяйнямёйнен уж собирался порадоваться, но, как всегда, осторожный, обратился он сперва к Лемминкяйнену и сказал:

— Дорогой мой приятель и спутник, ты ведь молод, так мою просьбу тебе нетрудно будет исполнить: полезай на мачту, осмотрись кругом во все стороны, да и скажи мне, не увидишь ли чего–нибудь в туманной дали?

Полез Лемминкяйнен на мачту, осмотрел кругом весь горизонт, видит — всюду по краям его светло и чисто, только в одном месте, далеко позади их судна, как будто белое облачко из воды поднимается.

— Ничего я не вижу нигде; вон разве на Севере только виднеется белое облачко и быстро поднимается из воды.

— Верно, ты не всмотрелся, — сказал ему на это обеспокоенный Вяйнямёйнен, — верно, это не облачко, а, скорее, корабль на всех парусах. Посмотри еще раз, да повнимательнее!

Посмотрел и еще раз Лемминкяйнен, говорит опять:

— Я ошибся. Издали мне оно казалось облачком, а теперь вижу я остров, который как будто бежит за нами вслед. А на острове том всё белые березы, всё серебристые осины, а на тех осинах и березах всё сидят черные глухари да ястребы!

— Нет, быть не может! Это не ястребы, а все подданные Лоухи, и расселись они не по деревам, а по снастям ее корабля! — закричал Вяйнямёйнен Лемминкяйнену.

— И точно, — отозвался тот, — за нами гонится на всех парусах корабль, рассекая волны сотней крепких весел.

— Ну, теперь нам надо уходить от Лоухи поскорее! Гребите сильнее, Илмаринен, Лемминкяйнен и все вы, остальные! — закричал Вяйнямёйнен своим спутникам.

Все тотчас же навалились на весла с таким усердием, что волны под носом судна заклубились и запенились, как бешеные, а под кормой заструились водопадом, и все море от быстрого хода ладьи их взволновалось, как в непогоду.

Однако же вскоре увидел Вяйнямёйнен, что им никак не уйти от старой ведьмы Лоухи, что она их нагонит и раздавит… И вот вынул он из своей дорожной сумы кремень и небольшой кусочек трута и бросил их через левое плечо в море, приговаривая:

Будь скалой в глубоком море,Поднимись грядой подводной,Чтоб корабль злой ведьмы ЛоухиО тебя разбился в щепуИ пошел ко дну средь звукаСтонов, криков, жалоб, воплей.

В море кремень Вяйнямёйнена тотчас обратился в громадный подводный камень, который стеной растянулся в нем поперек дна. На эту–то каменную стену со всего разбега налетел корабль Лоухи и ударился о нее с необычайной силой… Все затрещало в нем, заколеба–лось; посыпались снасти, полетели в сторону крепкие балки и гибкие доски, свалилась в воду тяжелая мачта и, печально повиснув, заполоскались в воде широкие паруса. Как пасть, разинулся на самой середине судна широкий пролом, в который, пенясь и шумя, стали вливаться бурные волны. Видит Лоухи — дело плохо, починить судно нет возможности. Вот что придумала она: обернулась громадным орлом, посадила к себе своих людей на каждое крыло по сотне, на хвост целых две, да на спину тысячу и взвилась, полетела по небу. Летит она, одним крылом облака зацепляет, другим волны бороздит, наконец завидела и хитрых похитителей Сампо. Вот еще раз взмахнула она широкими крылами и стала опускаться на их маленькое суденышко. А они уж давно ее видели, давно страшились того чудовища, образ которого приняла злая ведьма. И каждый из них приготовился к битве, каждый решился защищать Сампо до последней капли крови, потому что вместе с ними вез в отчизну свое счастье и довольство, урожай и вёдро.

— Ты и теперь еще не хочешь поделиться с нами своим сокровищем, старая Лоухи? — закричал Вяйнямёйнен.

— Зачем мне делиться с вами, когда оно мне и без того целиком достанется? Ты потому заговорил со мной о разделе, что опасаешься теперь, несчастный, за свою участь, — отвечал с насмешкой орел мудрому певцу финнов и вдруг, ухватившись за мачту одной из своих лап, другой вцепился в бесценное Сампо. От страшной тяжести, давившей на мачту, судно Вяйнямёйнена наклонилось набок, черпнуло воды — все на нем переполошились, заметались в разные стороны, Илмаринен взобрался на самую высокую часть ладьи и стал горячо молиться всемогущему Укко, чтобы он спас его жизнь и среди битвы, и среди пучины…

Видит мудрый певец Вяйнямёйнен, что грозит им всем опасность неминучая, видит, что ему самому следует биться с ведьмой за Сампо, потому что в нем одном больше силы и мужества, чем во всех остальных его спутниках. В ту минуту, когда чудовищный орел хватался уже хищной лапой за Сампо и, приподняв его со дна ладьи, собирался унести, Вяйнямёйнен вдруг сорвал с петель руль, вырубленный из целой столетней сосны, и что есть мочи ударил им орла по лапе… Переломилась пополам от удара сильная лапа, закричал зычным голосом орел, замахал крыльями, и посыпались с крыльев и со спины в воду воины злой Лоухи. Да только та беда, что когда лапа переломилась у орла, то упало в воду и Сампо; разбилось оно, рассыпалось на множество больших и малых кусочков — сама крышка его распалась надвое! Те куски Сампо, что были покрупнее, тотчас пошли ко дну на поживу веселым водяным и русалкам, а те, что помельче, понесло ветром к берегам Калевалы. Расплакалась злая ведьма Лоухи, увидав, что взять ей нечего, что сама понапрасну сгубила свое прежнее довольство и счастье, что приходится с пустыми руками возвращаться в холодную Похъёлы! И полетела она обратно на Север… А ладья с удалыми похитителями Сампо, счастливо избегнув опасности, как птичка, понеслась к родным берегам.

Вяйнямёйнен, высадившись на берег, долго собирал прибитые к нему ветром остатки Сампо и бережно сложил их в одном уютном и теплом местечке. С той поры разбогатели финны и хлебом всякого рода, и пивом, и всеми благами жизни, а лапландцы, напротив, только с той поры стали бедняками. С той же самой поры и на дне моря завелось то неистощимое богатство, которое всегда останется его собственностью, пока будет на земле волноваться море, а над землей светить яркое солнце.

Кончил Вяйнямёйнен свое трудное дело, исполнил все, что мог исполнить для блага своей отчизны. И снарядил он себе вскоре медное судно, разукрасил его чистым золотом, оснастил дорогими снастями, потом, научив людей делать кантеле из березового дерева, сел в свое новое судно и, простившись со всеми, навсегда уехал из Калевалы…

Куда же отправился он? Говорят, будто на самый край света — туда, где земля с небом сходится, так что до неба и рукой достать нетрудно. Говорят, будто он там еще и теперь живет припеваючи…

СКАНДИНАВСКИЙ ЭПОС

Путешествие Тора в страну великанов

Пересказ Е. Балабановой и О. Петерсон в редакции Н. Будур

Выехал Тор на своей колеснице, запряженной козлами, и поехал с ним Локи. Под вечер завернули они к дому одного человека и остались там ночевать. Вечером взял Тор своих козлов, что были запряжены в колесницу, и обоих зарезал. Потом, освежевав их, положил мясо в котлы. Когда же кушанье было готово, Тор и Локи уселись за ужин и пригласили к столу крестьянина со своей семьей: с женой, сыном и дочерью. Мальчика звали Тьяльви, а девочку Рёсква. После ужина расстелил Тор козлиные шкуры по полу и велел крестьянину и его домочадцам кидать кости съеденных козлов в те шкуры. Так они и сделали. Но сын крестьянина, Тьяльви взял бедренную кость и, достав свой нож, расколол ее и выковырял мозг.

Переночевав, на рассвете встал Тор и оделся. Захватив свой молот Мьёлльнир, вышел он из дома и, подняв молот, освятил им шкуры с костями, и козлы встали как живые; только один из них хромал на заднюю ногу. Увидал это Тор и начал бранить крестьянина, говоря, что напрасно домочадцы его так неосторожно обошлись с костями козлов: Тор понял, что кто–то сломал берцовую кость.