Рожденный из камня - Семен Израилевич Липкин

разуме, и крепко надеялся нарт на суть человеческую. Он ударил по скале топором и отбил от скалы кусок. Затем набрал он ворох веток и сухих листьев, сложил ветки и листья возле скалы и ударил осколком скалы о скалу с такой силой, что посыпались искры. Одни искры улетели на небо и превратились в звезды, другие упали на ворох сухих листьев и теток. Вспыхнул огонь.

— Ловок ты, человечек, — обрадовался одноглазый, — теперь будет огонь в очаге, сварим мясо. А не сварить ли и тебя заодно?

— Как же так: я раздобыл для тебя огонь, а ты хочешь меня съесть. Или нет в тебе благодарности? — сказал с притворным удивлением Урызмаг.

Одноглазый расхохотался:

— Зачем мне тебя благодарить, если я сильнее тебя? Заходи в пещеру!

Делать нечего, пришлось нарту войти в логово чудовища. Урызмаг молча разжег огонь в очаге. Одноглазый крикнул длиннобородому козлу, чтобы тот привел в пещеру стадо. Когда овцы наполнили пещеру, великан кончиком мизинца сдвинул абра-камень и завалил вход в пещеру. Затем он схватил трех овец, зарезал, освежевал, положил в котел, подвешенный над очагом на веревке, связанной из оленьих шкур. Урызмаг сказал:

— Хорошо у тебя в пещере, нет у людей такого теплого жилья. Пока мясо варится, расскажи мне, как живут одноглазые, а я твой рассказ поведаю людям, чтобы они у вас ума набрались.

Понравилось великану, что человек похвалил его жилье, похвалил ум одноглазых. Нелюди были глупые и падкие на лесть, и одноглазый начал с важностью:

— Слушай же. Мы не похожи на вас, на двуглазых из рода людей. Нам не нужна одежда: нас греет собственная шерсть. Умно это, не правда ли, человечек? И дома нам не нужны, башен мы не строим, не тратим силы попусту, живем в пещерах. И кровати нам не нужны: трава — наша подстилка, камень — подушка. Хорошо мы придумали, мелюзга двуглазая? А вот один из нас, господин белой лани, спал в постели, под головой держал подушку — и погиб, непутевый. И любовь, как вам, людям, нам не нужна, потому что от любви рождается доброта, а к чему нам доброта? И память о былом нам не нужна, потому что от памяти о былом рождается будущее, а к чему нам будущее? И стыд нам не нужен, ибо где стыд, там и совесть, а к чему нам совесть? Если заболевает одноглазый, то мы поим его горячей человеческой кровью. Это лучшее для нас лекарство. Вот угощу я тебя как следует, накормлю до отвала да и съем: пойдет на пользу мне твое мясо. А если бы я помнил о том, что ты мне оказал услугу, развел для меня огонь, то из благодарности я бы не стал есть тебя, и не было бы мне пользы от тебя. Теперь ты ясно видишь, что нам, одноглазым, ни к чему благодарность… Раньше нам жилось легко, беззаботно. Но с тех пор, как вы, людишки, научились владеть мечом и метать стрелы, житья нам от вас не стало. Многих одноглазых вы уничтожили, и во всем нашем роду самым старшим оказался я.

Урызмаг спросил:

— Каков срок жизни одноглазых?

— Срок нашей жизни — триста лет, — ответил великан. — Но многие не дожили до этого срока, поубивали их нарты, кто мечом, кто стрелой, кто хитростью. А возглавил нартов человечек по имени Урызмаг. И вот я оказался самым старшим из одноглазых, а ведь мне еще двухсот лет не исполнилось.

— Вправду ли Урызмаг так силен и отважен, как о нем говорят? — спросил Урызмаг.

Одноглазый вздохнул:

— И силы в нем немного, и не храбрее он других человечков. Только хитер этот враг одноглазых, хитер он, мелюзга ты горная, и такой же уродливый, как и ты: ведь у него два глаза!

Сварилось мясо трех овец. Одноглазый съел их в один присест. Запив мясо жирным наваром, он уснул, только иногда бормотал во сне: «Завтра поем повкусней, завтра съем человека!»

А Урызмаг не мог уснуть: думал он свою человеческую думу. Посмотрел нарт на спящего великана и увидел, что его единственный глаз не смыкается, налился красной кровью. Решил Урызмаг: «Будь, что будет, а выколю единственный глаз чудовища. Пусть я погибну, но зато перед смертью взгляну на мир, как человек, а не тупо уставясь в землю, как скотина, или застыв неподвижно, как вещь!»

Урызмаг схватил горячий вертел и вонзил его в глаз великана. Одноглазый взвыл от боли: он ослеп. В ярости стал он шарить поросшими густой шерстью руками по земле — он искал Урызмага. Но Урызмаг притаился в дальнем углу пещеры, не дышал. Ослепший одноглазый крикнул голосом бессильной злобы:

— Так я и думал с самого начала, что ты — Урызмаг! Но ты отнял у меня зрение, а я отниму у тебя жизнь. Поймаю тебя — убью, и твоя кровь исцелит меня!

Между входом в пещеру и абра-камнем забелела узенькая полоска: настало утро. Слепое чудовище отвалило кончиком мизинца абра-камень. Прислонясь к входу в пещеру, одноглазый раздвинул поросшие лохматой шерстью ноги и стал выпускать на волю свое стадо. Он зажимал на мгновение между коленями каждую овцу и ощупывал ей спину и бока. Но разум человека всегда осилит хитрость чудовища. Заприметил Урызмаг, что у вожака стада, у бородатого козла, длинная шерсть. Урызмаг лег под козлиное брюхо, вцепился руками в шерсть. Великан ощупал спину и бока вожака стада. На левом боку — никого, на правом — никого, на спине — никого. Одноглазый выпустил козла из пещеры, и вожак овец вынес Урызмага на волю.

Когда великан выпустил из пещеры последнюю овцу, он завалил изнутри вход в пещеру абра-камнем и стал снова шарить повсюду руками, искать Урызмага. И вдруг снаружи донесся до одноглазого голос человека:

— Не ищи меня в пещере, ищи меня на воле!

Этот голос потряс одноглазого. Он не мог понять, как Урызмаг выбрался из пещеры. Сердито отвалил он абра-камень от входа в пещеру и вышел. Давно рассвело, но для него кругом была тьма. Он сказал тоскливо:

— Ты ослепим, меня. Победило твое счастье. Что дальше думаешь делать?

— Вот что я думаю делать дальше, — сказал Урызмаг. — Я хочу истребить всех одноглазых. Ты — враг людей, но скажи честно: кто сильнее — мы, люди, наделенные умом и добротой, или вы, одноглазые, наделенные алчностью и злобой?