Юрий Медведев - Русские легенды и предания. Иллюстрированная энциклопедия

Славяне, живущие в лесах, относились к деревьям с большим почтением, наделяя почти каждое сверхъестественными свойствами. Рощи и леса почитались местами священными. Наиболее почитаемыми и могущественными были старые деревья. Сквозь их дупла пролезали больные, чтобы снять с себя хворь.

Самым большим поклонением пользовался дуб — Перуново древо. Его до сих пор упоминают в заговорах:

«На море на Окияне, на острове Буяне стоит дуб могуч…»

Предание о мировом древе, которое обнимает корнями землю, а ветвями держит небесный свод, славяне по преимуществу относят к дубу.

Как дуб посвящался Перуну, так липа была деревом богини Лады, а береза — Купалы. Березу почитали и как символ берегинь, русалок во время весеннего праздника Семика, когда в селение вносили распустившееся дерево и девушки надевали березовые венки. На бересте писали и приколачивали к деревьям прошения лешим: вернуть, например, заблудившуюся коровушку, подвести под ружье охотнику дичь, помочь не заплутаться, когда девки пойдут по малину.

Существует немало преданий о том, что душа после смерти может перейти в дерево.

Скрипит дерево — это душа покойника просит помолиться за нее. Душа невинно убитого воплощается обычно в тростнике или иве и, если сделать из него дудочку, расскажет об убийстве. К дереву, выросшему на могиле, нельзя прикасаться, нельзя сорвать с него ветку или сломить плод — это причинит душе невыразимые мучения.

Наши предки опасались сажать около домов крупные деревья: дубы, каштаны, ели. Эти деревья настолько могучи, что могут вытянуть из человека все его жизненные силы. Перерастет такое дерево посадившего его — он умрет. Перерастет весь дом — умрет хозяин или погибнет вся семья. Верили также, что души деревьев воплощаются в образах девушек с прекрасными, сияющими лицами. Имя им — древесницы. Именно для того, чтобы не повредить этим красавицам, деревья в старину старались не рубить, а собирали сушняк, сухостой.

В народных сказаниях и песнях весьма обыкновенно сравнение детей с ветвями и верхушкою дерева; наоборот, пасынок употребляется в областных наречиях для обозначения меньшего из двух сросшихся деревьев. Сходство между многодетной семьей и ветвистым деревом выразилась в понятии родословного древа.

Названия ноги, руки, пальцев и ногтей в санскрите (основе всех языков индоевропейской группы, к которой принадлежат и славянские языки) объясняются уподоблением человека растению. Ногами человек касается земли и тем самым напоминает дерево, прикрепленное корнями к матери — сырой земле. Если ноги сравнивались с корнями, то самое туловище представлялось стволом, а руки казались отростками. Ноготь вырастает на пальце, как лист на ветке. «Рамень», «раменье» в русском языке — лес, поросль, «раменный» — боровой, лесной — происходят от одного корня со словом «рамена» — плечи; «шкура» в некоторых областных наречиях обозначает древесную кору; волосы народный эпос отождествляет с травой, а траву и цветы называет волосами земли.

ДИВ

Ю. Медведев. «Пророчество»

Мы идем по холмам и яругам,Средь сожженных, заброшенных нив.О каких испытаньях и мукахТы пророчишь, неведомый Див?

Мы идем средь безлюдных предместий,Где бурьяном дворы поросли.Не страшись, мой сподвижник, предвестийО погибели Русской земли!

Пусть ярятся бедучие беды,Смерть глядит исступленно в глаза, —Русь спасут роковые заветы,Охранят небеса.

Раскричались вороны и галки.Дивий клич — и тосклив, и суров…На Непрядве, Каяле иль КалкеБиться нам — до скончанья веков.

Див — одно из воплощений верховного бога Сварога (возможно, то же самое, что Дый).

В некоторых старинных русских преданиях говорится о поклонении богу Диву.

Память об этом сказочном, невероятном существе сохранили для нас слова «диво», «удивление»: то есть нечто, вызывающее изумление. Облик Дива никто не мог удержать в памяти, разные люди даже видели его по-разному! Сходятся отзывы о нем в одном: это вихрь-человек, сверкающий, точно молния, который внезапно появлялся на пути войска, идущего в поход, на бой, и выкликал пророчества: то страшные, то благоприятные. Помните, в «Слове о полку Игореве»:

«Див кличет вверху дерева…»

Трусливым хотелось бы думать, что это просто птица недобрая, ворон каркает, ревет ветер, грохочет буря, но Диву была ведома судьба тех, кто обречен на близкую смерть, и он силился упредить людей об опасности. Но ведь судьбу обмануть невозможно, не уйти от нее никому… а потому пророчества Дива, точно так же, как греческой Кассандры, оставались не услышанными, не понятыми — и никому не приносили удачи и счастья.

В разгар боя он веял своими крыльями над теми, кто был обречен на поражение, и клики его чудились погребальным плачем, последним прощанием с жизнью, с белым светом.

Считалось также, что если человек услышит голос Дива, он может забыть о том, что собирался сделать, особенно если намерение было преступным, а то и вовсе утратить память или и того хуже — навеки лишится рассудка.

ДИВЬИ ЛЮДИ

Песьи пещеры

Давным-давно объявились вдруг близ реки Медведицы песиглавцы. Немного их было — две-три дюжины выродков, — а урон наносили немалый. То путника одинокого лютой смерти предадут, то исхитят пригожую молодку. Бросятся мужики в погоню, а тех песьих голов и след простыл, будто сквозь землю провалились. А был в деревне дряхлый-предряхлый знахарь Светун. Время от времени он обмирал и лежал недвижно, а когда в себя приходил, дивно рассказывал о том свете, куда душа его. И вот сызнова пришел в себя Светун да и молвит:

— Люди добрые, знайте: зверюги эти, песиглавцы, поселились в пещерах, что на правом берегу Медведицы, близ дубовой рощи. Там я их и увидал во время своего вещего сна. И три наши девки украденные — там же, в пещерах.

— Поди-ка сунься в оные пещеры, — в страхе пробормотал кто-то из мужиков. — Перебьют по одному. К тому же, там входов-выходов десятка полтора, не менее. Тут надобно все хорошенько обмозговать…

— А мы песьи головы перехитрим. Надобно в некотором отдалении от пещер снарядить трех-четырех наших девок в ратном одеянии, с луками, мечами и щитами. Пусть одна притворится мертвой, со стрелою, вроде бы торчащей из горла, а подружки ее пусть на все лады голосят по убиенной и проклинают песиглавцев. Те на бабий дух падкие — спасу нет! Непременно выедут из пещер.

Но кое-кто засомневался:

— Где ж нашим девкам выстоять против выродков песиглавых? Непривычны наши голубицы ратоборствовать.

— Стало быть, надо выбрать тех девок, что покрепче и похрабрей. И за месяц-другой обучить их воинскому кровавому делу.

На другой день собралась на совет вся деревня. Судили-рядили, как быть. Порешили наконец, уже ближе к полудню: исполнить все, как замыслил Светун. А пятеро молодок сами вызвались на смертное дело.

И ведь сбылись, сбылись вскоре предначертания Светуна! Двух песиглавцев мужики порешили в схватке, а одного в плен захватили. Сперва молчал он, как рыба, а когда подтащили его к железному острейшему колу, чтоб на оный кол задницей посадить, завизжал, забился — и от страха лютого указал все потайные ходы-выходы из пещер.

Тут-то сызнова изумил всех знахарь: велел в одночасье у всех нор и лазов зажечь горючую серу. Дым пополз внутрь пещер — и вскоре начали оттуда выползать воющие песиглавцы. Перебили их, ясное дело, всех до единого. А потом и девицы пленные выскочили, чуть живые от страха. Уже и света белого увидеть не чаяли небось!

Много чего о житье-бытье проклятых песиглавцев понарассказали они на том пиру, что устроился в селе после победы над нечистью. Жаль только, не пировал вместе со всеми столетний старец Светун: сызнова впал в обмиранье.

А пещеры, что близ рощи дубовой на другом берегу Медведицы, с тех пор так и зовутся — Пёсьи пещеры.

Хвостатые песиголовцы, уроды с огромными ушами, в которые они заворачивались, как в одеяло, одноглазые циклопы с лицом на груди, — о каких только диких людях не рассказывали путешественники древности, возвращаясь из дальних и опасных странствий!

По некоторым позднейшим народным легендам, дивьи люди до сих пор обитают близ Волги, в Змеиной пещере, вместе с прикованным там к стене разбойным атаманом Стенькою Разиным, которого сосет за сердце летучий змей.

ДОМОВОЙ

Плач домовых

Однажды маленький Чуйко проснулся от того, что послышался ему чей-то тоненький плач на дворе.