Vitrum Patrum (Житие Отцов) - Григорий Турский

в эту ночь под воскресенье бал в честь Хэллоуина. В соборе во время всенощной, совершаемой новоявленному святому, доля людей заметно отсутствовала. После службы Владыка, обращаясь к своему верному прислужнику Павлу Лукианову, говорит: “Вези меня на бал!” Приехав и поднявшись по лестнице, Владыка вошел в зал к полному удивлению стоявшей публики. Музыка замерла.

Владыка в полном молчании гневно смотрел на остолбеневших и медленной поступью, с посохом в руке, обошел помещение зала. Слов не нужно было, совесть каждого из тех, кого вразумлять пришел Владыка, говорила при виде его весьма внятно, как было видно по их смущению. Молча Владыка вышел, и уже на другой день с амвона прогремела ревность праведного пастыря.

Владыка предсказал прославление преп. Германа Аляскинского еще в 1962 году. И его же дух вызвал совершить всенародное прославление в соборе, где он почивает.

9. “ХОТЯ Я И УМЕР, НО Я ЖИВ”

Сопровождая чудотворную икону Божией Матери Курскую Коренную в Сиэттл, владыка Иоанн 19–го июня (ст. ст.) 1966 года, отслужив в тамошнем Свято-Николаевском соборе — храме памятнике Новомученикам Божественную литургию, оставался еще три часа наедине в алтаре. Затем, навестив с чудотворной иконой духовных детей около собора, он проследовал в комнату церковного дома, где останавливался, когда вдруг послышался грохот и прибежавшие его прислужники увидели, что Владыка уже отходит. Его посадили в кресло, и он пред чудотворной иконой Божией Матери, подобно своему святому родственнику святителю Иоанну Тобольскому, предал душу свою Богу, уснул для этого мира, о чем так ясно предсказывал многим. И прекратился тогда его необыкновенный подвиг сверхъестественной тяжести — лишения себя отдыха и сна, этой столь естественной и законной потребности всякого человеческого организма. Его положили на находящуюся там кровать, это достопримечательное блаженное ложе, давшее после сорокалетнего воздержания покой ему и сон! “Спи теперь спокойно, — вырвалось из души горячо любившего его владыки архиепископа Аверкия в заключение его слова при отпевании, — спи теперь спокойно, дорогой наш возлюбленный Владыко, отдыхай от праведных трудов твоих и подвигов, почивай в мире до общего всем воскресения”.

И точно благодатью оросилось то место, то здание, вызывая молодые побеги, где почил праведник! Та комната сразу же превратилась в часовню, и совершаются в ней богослужения. А под ней в приходском помещении приютился вскоре возникший американский миссионерский приход в честь очень чтимого владыкой Иоанном греческого святого святителя Нектария, Эгинского Чудотворца (ум. 1920 г.)

Как только разнеслась весть о кончине Владыки, один из первых, кто отозвался на нее, был церковный историк проф. Н. Д. Тальберг, давший весьма точную оценку Владыке. Он писал:

“Господу Богу угодно было закончить земной путь великого праведника. В современном мире, окутанном мраком, нам, грешным, явлен был воистину Христа ради юродивый, оставшийся таковым и в епископском сане. Этот вид подвижничества, столь дорогой старой Руси, далеко не всеми понимается в нынешнее время. По своему образу жизни он, в известной мере, уподоблялся великому святителю Григорию Богослову, испытавшему гонения от лжебратии. Продолжая заботиться о делах Церкви и бороться письменно с еретиками, св. Григорий вел строго подвижнический образ жизни: ходил босыми ногами, имел только разодранную одежду, спал на голой земле или на ложе из древесных ветвей под прикрытием рубища и никогда не возжигал огня, чтобы согреть свое тело…”

О святом апостоле Иоанне Богослове сказано, что, исполненный любви, он был полон и богословия. Это можно сказать и про Владыку, хотя его богословствование еще никем должно не отмечено. Все его слова и писания исполнены богословской точности и глубины мысли. В ранние годы, рассказывают, как ему кто-то сказал: “Ну что же неправильного в учении отца Сергия Булгакова?” На что он сразу же, в один присест, написал глубокий богословский разбор, доказывающий ересь софианства, на основании чего Синод вынес соответствующее постановление. Известно также опровержение новоизмышленного католического “догмата о непорочном зачатии”, написанное им еще во времена его иеромонашества. Любопытны его определения: “Религия есть совокупность чувств и мыслей к Высшему Существу и внешнее их выражение”. “Церковь есть единение разумных существ, верующих в Господа Иисуса Христа”.

“Отпевание, состоявшееся 24–го июня, — пишет один из участников, — началось в шесть часов вечера (час, назначенный вл. митрополитом Филаретом, только что перед тем прибывшим из Нью-Йорка) и закончилось, вследствие множества людей, прощавшихся с почившим Архипастырем, лишь в первом часу ночи. Возглавлял отпевание сам Первоиерарх митрополит Филарет в сослужении архиепископов Леонтия и Аверкия, епископов Саввы и Нектария, двадцати четырех священников и нескольких диаконов. Никто из участников этого поразительного по своей глубокой умилительности и возвышенного молитвенного настроения отпевания не забудет его. По признанию многих, им никогда не доводилось участвовать в таком подлинном духовном торжестве, настоящем духовном триумфе почившего. Несмотря на глубокую скорбь, вопль и рыдание бесчисленных почитателей владыки архиепископа Иоанна, над всем преобладало охватившее всех молящихся какое-то особенное радостное чувство, достигшее своего апогея во время троекратного обнесения гроба вокруг собора. Слышались толки: “Как будто это не похороны, а открытие святых мощей!” или: “Настроение, напоминающее крестный ход с плащаницей на утрени Великой субботы,” — говорили многие, выражая это свое необыкновенное настроение. Шесть дней лежал владыка Иоанн в открытом гробу и, несмотря на жаркую летнюю погоду, не ощущалось от него ни малейшего запаха тления, и рука его была мягкой, неокоченевшей. И это несмотря на то, что никаких манипуляций над его телом в похоронном бюро не производилось! Невольно вспоминались поэтому слова епископа Игнатия (Брянчанинова) в его “Размышлении о смерти”: “Видел ли кто тело праведника, оставленное душою? Нет от него зловония, не страшно приближение к нему: при погребении его печаль растворена какою-то непостижимою радостью”. Все это, по словам того же святителя Игнатия, есть верный признак, что “почивший обрел милость и благодать у Господа”” (“Православная Русь,” № 14, 1966).

“Явное нетление! — Писал позже митрополит Филарет, и добавил: — Но этого мало. Одна благочестивая женщина, достойная полного доверия, рассказала следующее. Владыка Иоанн, знавший ее двенадцать лет, часто навещал ее для духовной беседы. И вот, в мае этого года, когда Владыка по обычаю зашел ее навестить, он ошеломил ее словами: “Я скоро умру, в конце июня” (нового стиля Владыка не признавал), и — что еще поразительнее — сказал: “Умру не в Сан-Франциско, а в Сиэттле — туда приеду и там умру…” А другая набожная женщина рассказала о своем сне. Перед самой кончиной Владыки она видит сон. Видит себя стоящей в новом соборе; подходит Владыка, говорит ей: Идем,” — и