Автор неизвестен - Плутовской роман

— Сперва я хочу доказать любовь своим усердием, — возразил он, — дабы оно восполнило недостаток знатности.

— Ваша неуверенность в себе, — молвила она, — убеждает меня, что вы — человек достойный. Однако прошу извинить, меня зовут, я должна идти в гости и, чтобы меня здесь не застали, вынуждена удалиться.

— Будет ли вам угодно, — сказал дон Алехандро, — выйти завтра на это место в этот же час?

— Не знаю, смогу ли, — отвечала она, — но вы приходите — коль я и не выйду, вам зачтется.

— Я буду стоять на этом месте, — ответствовал уже изрядно влюбленный дон Алехандро, — недвижим, как столпы, что держат небосвод, вас осеняющий.

— Громкие фразы ваши наводят на размышления, — молвила она. — Придете в другой раз, не щеголяйте гиперболами, я не охотница их выслушивать — кто ими злоупотребляет, всегда кажется мне неискренним, ибо я знаю, сколь ничтожны мои достоинства.

С этими словами она сделала глубокий реверанс и удалилась с балкона; дон Алехандро был огорчен, что она так быстро его покинула, — и голос ее, и ум пленили его сердце, он очень хотел знать, кто она. Дама также не на шутку была заинтригована, она тут нее послала слугу узнать, кто этот юноша, и, в случае надобности, следовать за ним до самого дома; слуга повиновался, выполнить приказ оказалось нетрудно — в нескольких шагах от дома он увидел, как дон Алехандро садился на коня, и сразу его признал. Когда слуга доложил об этом госпоже, она весьма обрадовалась, что ее собеседником был дон Алехандро, о котором она слышала столько хорошего, да и сама видела не раз его удальство в поединках с быками.

Возвратись домой, дон Алехандро стал расспрашивать одного из соседей, кто могла быть та дама, с которой он беседовал, и, описав местоположение усадьбы, узнал, что имя ее донья Исабель (о фамилии мы умолчим), что она из высшей знати этого города, весьма добродетельна, славится красотой своей и умом. Была она дочерью дона Беренгеля Антонио, доблестного кабальеро, который много лет воевал, а когда удалился из армии, то, уже в преклонных годах, женился; плодом этого брака и была прелестная певица, ко времени нашего рассказа круглая сирота и наследница весьма скромного состояния, ибо владения дона Беренгеля были энкомьендой, которую государь Филипп Второй пожаловал ему за заслуги. Дама проживала со старухой теткой, почти всегда хворавшей, и теперь вместе с нею приехала в усадьбу мотать шелк. Дон Алехандро выспросил обо всем обстоятельно, хотя в общем-то был наслышан раньше о достоинствах доньи Исабели, — вся Валенсия восхищалась ее острым умом и талантами, она даже сочиняла премилые стихи, что особенно красит даму, столь щедро одаренную природой. Дону Алехандро не приходилось ее встречать, и он еще до до их беседы желал на нее взглянуть, а когда узнал, что она-то и есть владелица усадьбы, желание это возросло — несколько раз выезжал он за город, надеясь, что опять удастся с нею встретиться, но старания были тщетны, так как в эти дни занемогла тетка доньи Исабели и племянница не отходила от ее постели.

Прошло недели две с лишком, пока тетушке стало лучше и донья Исабель смогла наконец выйти из дому, чтобы отправиться на торжество пострижения одной монахини в монастыре, расположенном в Сандии, недалеко от ее усадьбы. На торжество собрался весь цвет Валенсии, самые знатные кабальеро и дамы; донья Исабель, прикрыв лицо, пошла туда со служанкой. Войдя в храм, она села поодаль в полутемпом приделе; дон Алехандро, не найдя ее сразу, встревожился, но тут же подумал, что, быть может, она сидит в приделе, где находилось несколько дам с прикрытыми лицами. Позвав двух друзей, он пошел с ними в придел и, приблизившись к дамам, громко сказал:

— Эти дамы, удаляясь от общего веселья, наносят оскорбление сеньоре монахине; впрочем, я объясняю их поведение тем, что сами они отнюдь не склонны принять постриг, а потому не желают даже взглянуть, как это делается.

Донья Исабель, приметившая дона Алехандро еще в храме, обрадовалась, что он подошел к ней, хотя предпочла бы видеть его без спутников. Изменив голос, она возразила:

— Мы на торжество не приглашены и не обязаны соблюдать то, что положено приглашенным; что ж до упрека, что мы не присутствуем при пострижении, так мы его видели уже не раз, а довольно и одного разу, чтобы понять, что это такое, ежели собираешься в монахини.

— Судя по вашим словам, — заметил один из друзей дона Алехандро, — вы не из тех, кто этого жаждет.

— Пока ничего не могу сказать, для этого надобно призвание, а я до сих пор его не чувствую.

— Вы даете нам понять, — молвил дон Алехандро, — что, во всяком случае, вы не замуяеем, но что хотели бы этого?

— Я никому не обязана давать отчет в своих желаниях, — отвечала она, — тем более не родственнику, и не нуждаюсь в чьем- либо одобрении.

— Но, быть может, — сказал он, — вы его получили бы, ежели бы открыли нам, какой путь намерены избрать?

— А что бы вы посоветовали? — спросила она.

— Замужество, — ответил дон Алехандро, который уже узнал свою даму.

— Но ежели у меня нет на него надежды, — сказала она, — как по обстоятельствам жизни, так и из-за моей натуры? Что делать тогда?

— Ежели вы настолько обделены судьбой, — сказал он, — уж лучше забудьте, что вы женщина; та, что не годится ни в монахини, ни в супруги, — это как бы существо среднего рода, ни к чему не пригодное.

— Возможно, я последую этому совету, — сказала она.

— Ежели вы соизволите открыть то, что скрыто плащом, — сказал дон Алехандро, — я вам дам еще лучший совет.

С этими словами он подошел к ней совсем близко, и донья Исабель чуть опустила плащ и показала дону Алехандро с друзьями один из пары своих прелестных глаз.

— Коль придется дорого платить, — сказала она, — лучше останусь прикрытой; хотя ради дельного совета я, пожалуй, осмелилась бы открыться, в ущерб моей доброй славе.

— От такой смелости она не пострадает, — сказал дон Алехандро. — Судя по тому, что мы увидели, вы, несомненно, можете избрать путь брака и сделаете счастливым того, кто удостоится вашей руки; я же, не глядя на остальное, предлагаю себя в искатели столь приятной должности.

Оба его друга, плененные изяществом и остроумием дамы, также изъявили такое желание.

— Вот счастье-то привалило! — сказала дама. — Один неосторожный поступок — и передо мной три претендента, готовых меня выручить! Ну что ж, я согласна потолковать о своем деле, других советчиков у меня нет; только прежде я хотела бы узнать подробнее о каждом из вас, чтобы избрать наиболее достойного.

Каждый из трех начал в шуточных выражениях выхвалять свои достоинства и, придумывая всяческие небылицы, чернить своих друзей; смеху было немало, время летело быстро, хотя место для таких разговоров было неподходящее, ведь храм — это не биржа невест, но дом молитвы, как назвал его Христос.

Выслушав речи всех троих, расхваливавших себя почем зря, дама сказала:

— Итак, я уведомлена и извещена о высоких достоинствах столь доблестных и знатных кабальеро; теперь я намерена посоветоваться с подушкой, она надежней всех троих; хотя, по правде сказать, об одном из вас я знаю несколько больше, чем о других, и имела случай убедиться в его незаурядном уме, что, возможно, склонит меня избрать его, ежели он не боится, что у меня есть другой, — человек он, сдается мне, ревнивый.

По этим словам дон Алехандро понял, что речь идет о нем, и об их беседе с глазу на глаз, когда он впервые подъехал к дому доньи Исабели. Но пора было возвращаться к остальным гостям; трое друзей, шутя и балагуря, стали прощаться с дамой — последним подошел дон Алехандро, говоря:

— Хорошо же вы награждаете пыл влюбленного, томящегося по вас; ежели не хотите его смерти, не карайте его столь продолжительной опалой.

На что она ответила:

— Мое оправдание — болезнь родственницы, за которой я хожу; и это чистая правда, не в пример вашим льстивым речам; по я постараюсь жалобу вашу уважить, когда вы меньше всего будете этого ждать.

Больше говорить им нельзя было, и дон Алехандро откланялся; дама же была весьма довольна его поведением и надеялась вскоре побеседовать с ним обстоятельней. Несколько дней спустя беседа состоялась: дон Алехандро снова пришел к ее дому, донья Исабель вышла на балкон, они свиделись, и дон Алехандро влюбился без памяти, а его дама — не менее страстно, хотя не следовало бы ей спешить расточать свои милости, ибо для нее это обернулось худо, как вы узнаете дальше. Дон Алехандро, видя, что донья Исабель и впрямь необычайно умна и в речах остроумна — о чем он столько был наслышан, — после первого письма, в котором объяснился в любви, прислал ей второе, где были следующие десимы:

Да, остроумье ваше,Белиса, славится весьма,И мне сдается, что умаОно намного старше.Вот — чудо в мире нашем!Дивиться я не буду,Известно же повсюду:Сокровища такой душиСтоль изобильно хороши,Что впрямь граничат с чудом.

У всех — любви реченьяСловесных лишь полны щедрот,У ваших же — особый счет,Они полны значенья,Они — уже свершенья!Все, что родит ваш разум,Ценой равно алмазам,И квинтэссенция того,Что под луной — мудрей всего,Любая ваша фраза.

И всяк талант, готовыйК венчанью лавровым венком,Пошел бы к вам учеником,Чтоб изучить основыЧарующего слова;Когда б исчез мгновенноУченый цвет вселенной —За ваше вежество тотчасВ столице увенчали б васКоленопреклоненно.

Богини совершеннейЯзыческий не видел мир,Не то б воздвиг он вам кумирДля жертвоприношений,Молитв и песнопений.Цвети ж, апрель, всечасноДля дамы столь прекрасной!Лишь ею красен небосвод,И с нею лишь глупец дерзнетСоперничать напрасно.

Донья Исабель не подозревала, что сверх известных ей достоинств дона Алехандро он еще и стихи умел сочинять; десимы ей очень понравились, и она ответила на них таким письмом: