Рассуждения - Аретино Пьетро

Антония: Нанна, а знаешь, что я сейчас подумала?

Нанна: Что?

Антония: Это твоя проделка с кошками до того изящна, что за нее тебе должны проститься по крайней мере четыре других, за которые тебя по справедливости следовало бы отлучить от церкви.

Нанна: Ты думаешь?

Антония: Уверена. Ставлю душу против одной фисташки…

Нанна: Ну что ж, это не мало… кха-кха-кха… видно, я простудилась. Эта фига дает слишком густую тень. Кха-кха-кха… Пожалуй, я не смогу тебе больше ничего рассказать. А у меня еще столько историй! Сколько народу надула я за свою жизнь, и как! Любого я могла убедить во всем, что хотела; скажи я, что жидовская синагога подвешена в воздухе, как, говорят, гробница Магомета, — и все поверили бы! Кха-кха-кха, ох, не продохнуть! Я охрипла, простуда, видно, спустилась в самое горло.

Антония: Вредная тень не у фиги, а у ореха.

Нанна: Ну, а теперь ты должна мне в двух словах сказать то, что обещала вначале… Правда, жаль, что я не успела тебе рассказать про то, как пеклась я о добре своих любовников, я берегла его, как свое собственное. Делая вид, что думаю только о целости их кошельков, я не давала им тратиться на украшения, лакомства, безделушки. На самом деле я старалась сохранить деньги для себя, а эти дурачки благодарили меня за то, что я так скромна, так нетребовательна, так бережно отношусь к их кошелькам. Ох, умираю… кха-кха-кха… жаль, что не могу рассказать тебе также историю про шпалеры: там один брал деньги под залог, другой их ему давал, один покупал для меня шпалеры, двое смотрели, как он торгуется, третий мне их принес, а последний пришел как раз в тот момент, когда я развешивала их на стенах.

Антония: Нет уж, ты постарайся, расскажи! Ну же, дорогая Нанна, хорошая моя Нанна, давай рассказывай…

Нанна: Дело было так, что мессир… как его… мессир, мессир… нет, извини, не могу собраться с мыслями… я действительно просто помираю… Расскажу в другой раз, вместе с той историей, где один монсиньор спасался голым по крышам всего квартала… ох, Антония, я задыхаюсь, ох…

Антония: Да пропади все оно пропадом, и кашель твой с его приливами и отливами, и это дитя Солнца{139}, которое помешало нашей беседе. Сначала я не хотела тебе говорить, но мне кажется, такого не может быть, чтобы ты столько всего увидела прямо в первый день своего пребывания в монастыре и чтобы ты прямо сразу, в первый же день, переспала с бакалавром.

Нанна: На это я вот что тебе скажу: в монахини я попала, будучи девственницей лишь наполовину… а что касается того, как много я увидела в первый же день, то, поверь, на самом деле я увидела гораздо больше… кха… кха-кха… проклятый кашель.

Антония: Неужели?

Нанна: Да, гораздо больше. Но давай же, скажи мне теперь в двух словах, что ты решила. Ты мне обещала.

Антония: Да, я обещала тебе в двух словах посоветовать, что лучше выбрать для Пиппы, но, пожалуй, у меня это не получится.

Нанна: Почему? Кха-кха-кха…

Антония: Потому что я могла дать тебе совет только в ту минуту, когда обещала. Ты же знаешь, что мы, женщины, всегда очень сообразительны, когда надо решить что-то быстро, а когда начинаем размышлять, становимся дуры дурами. Лучше я просто скажу тебе, что я думаю, а ты уж сама отдели розы от шипов.

Нанна: Давай, я слушаю.

Антония: Ну так вот. Если отбросить часть того, что ты рассказала, а то, что останется, принять на веру… ты же знаешь, что ко всякой правде всегда прилипает немного лжи, а порою, пытаясь сделать рассказ интереснее, мы его приукрашиваем разными глупыми выдумками…

Нанна: Иными словами, ты считаешь… кха-кха-кха… ты считаешь меня лгуньей?

Антония: Нет, не лгуньей. Просто ты не всегда бываешь точной и, как мне показалось, слишком уж не любишь монахинь и замужних. Правда, я готова согласиться, что среди них действительно чересчур много дурных женщин, такого не должно быть. Что касается девок, то их я защищать не хочу.

Нанна: Мне трудно… кха-кха-кха… с тобою спорить, боюсь, что кашель перешел в катар… не тяни, говори, что ты советуешь.

Антония: Мне кажется, что Пиппе лучше стать девкой. Монахини преступают священный обет, замужние нарушают таинство брака, а у девки нет обязательств ни перед монастырем, ни перед мужем. Она как солдат, которому платят за то, чтобы он творил зло. Он творит зло, сам этого не замечая, и она поступает так же. В ее лавочке продается только то, что она может продать. Если кто-то открывает таверну, то с первой же минуты всем ясно и без вывески, что это место, где будут пить, есть, играть, развратничать, лгать и мошенничать. И если кому-то взбредет в голову именно там прочесть проповедь или начать поститься, то он ни кафедры там не найдет, ни пост у него не получится. Огородники продают зелень, аптекари лекарства, а бордели — богохульство, ложь, грязь, позор, сплетни, скандалы, воровство, драки, предательство, дурную славу, французскую болезнь, бедность и смерть. Духовник подобен врачу, он может вылечить лишь того больного, который придет к нему со своею болезнью, и ничем не поможет человеку, который свою болезнь скрывает. Поэтому поступай по совести и, не откладывая, делай из Пиппы девку. Ведь если она захочет снять с души грех блуда, ей всего-то и нужно, что покаяние да пара капель святой воды. Тем более, судя по твоему рассказу, недостатки девок — это и есть их достоинства. А кроме того, так приятно, когда с тобой обращаются, словно с госпожой, и когда ты и ешь, и одеваешься, словно госпожа, когда у тебя что ни день, то праздник. Ты столько об этом говорила, что знаешь все это лучше меня. И потом приятно исполнять любое свое желание и при этом еще приносить радость другим. Поэтому Рим всегда будет городом… я сказала бы, городом девок, если б не боялась, что меня заставят в этом раскаяться.

«Ты замечательно все объяснила, Антония, — хрипло сказала Нанна, — и я так и поступлю, как ты советуешь». Затем она разбудила служанку, которая проспала все время, покуда они беседовали, снова водрузила ей на голову корзину, в руку сунула пустую бутылку, а Антонии дала салфетки, которые та несла утром, и они отправились домой. Там они послали за леденцами от кашля для Нанны, а сама Нанна, воздержавшись из-за кашля от вина, подкрепилась хлебным супом, приготовив для Антонии другие блюда. Та провела у нее всю ночь, а утром к нужному часу поспела в лавочку, которая давала ей средства к существованию. Жилось ей тяжело, но она утешалась, вспоминая рассказы Нанны, и всякий раз поражалась при мысли о том, как много зла творят девки, которых на свете больше, чем мух, муравьев и комаров, народившихся за двадцать лет кряду.

Чего только не услышала она от Нанны, а ведь та не рассказала и половины того, что знала.

Светлана Бушуева

Примечания

1

Salve — привет, приветствую (лат.). Мона — слово, производное от „monicchio“ — «обезьянка»; кроме того, используется в тосканском просторечии для обозначения женского детородного органа.

2

Этот эпизод описан Плинием Младшим в «Естественной истории» и воспроизводится Аретино почти дословно.

3

Багаттино — название мелкой медной монеты, бывшей в ходу в Венеции и ее окрестностях во времена Аретино.

4

…короля Франции… — т. е. Франциска Первого (1494–1545).

5

«Приапея» — одно из произведений, входящих в состав „Appendix Vergiliana“. Говоря о непристойностях Овидия, Ювенала и Марциала, Аретино имеет в виду сочинения «Наука любви», «Сатиры» и «Эпиграммы» этих древнеримских поэтов.