Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп

восточного ветра и обновляет [силы] их ослабевающей бури в горниле. Так, возвещая нечестивую судьбу, пророчица изрекла свою речь, наполненную приговором рока: «Гуенфан, судьбы призывают к разрушению царства вандалов и всей Ливии, ибо они снимают ярмо и удила с мавров. Когда твой Антала возмужает, каждый род сумасшествия и злобы поднесет свой факел ужаса, чтобы обратить этот несчастный мир в смятение. Теперь пламенеющая Тисифона начинает яриться со своими извивающимися змеями, и эти ее густые локоны[37] уже взвились в воздух. Ее лицо стало влажным от черного яда, источаемого этими змеями. Они искажают пропорции ее лица своими глазами и тройными языками, а виски ее сияют запекшейся кровью. Я вижу реки вандальской крови, текущие с гор. Вот твои повстанцы поджигают города Ливии, а затем берут и прячут добычу, взятую с их обгоревших руин. Но почему, о вышние силы, вы предопределили это могучее смешение единым порывом в единый [же] момент? Почему вы хотите, чтобы власть мавров столь возросла? Смотрите, [ведь] они снова погибнут! Что им за польза за такое короткое время заслужить разгром, который они сами навлекут на себя своей неукротимой доблестью? Этот ребенок восставит и низвергнет многие народы, каждый со своими особенностями, а годы его жизни – в клещах изменчивой судьбы. Ибо истомленная Африка воззовет к Создателю, Богу, Которому она поклоняется и Которого праведно есть признавать всем народам. И тогда могучий вождь римского народа, увы, примется за дело и пошлет мощь Востока в нашу часть света. Смотри, как он ужасает всю землю своими флотами. Вот внезапно испуганный этот мальчик[38], хотя еще не побежден, трепещет от прибытия флота, теперь, тяжко дыша, несет свое ярмо. Могучий груз сгибает его, но вот он воспламенен и сбрасывает узы, которые он несет на преисполненной позора шее. Смотри, как он рвет цепи и снова готовится к войне. Смотри, как много народу сходится к нему, еще мальчику, рвущемуся перевернуть весь мир. Что за толк племенам, самим находящимся на грани истребления, восставать – для того лишь только, чтоб увидеть падение прочего мира? И зачем он сам забрался на такую высоту, с которой может лишь низвергнуться? Смотри, как он покидает нашу землю, гордый и обремененный добычей, только для того, чтобы вернуться после долгого отсутствия и, увы, напитать поля нашей же кровью!»

В то время как она говорила эти слова, гнев тряс ее шею и искажал ее лицо. Внезапно она содрогнулась, замолкла и с громким стуком упала на землю. Неразборчивое бормотание слетало с ее уставших уст, подобно тому как вода с журчанием изливается по полой трубе водопровода. Сначала водный поток бежит и выливается с булькающим звуком. Но если решено преградить путь потоку, управляющий [водой], быстрый в своем умении, блокирует открытое течение потока, перекрывая его препятствием. Тогда начало потока отсечено и он остановлен преградой. Поток возвращается туда, откуда он направлялся, и [лишь] тонкая оставшаяся струйка еле бежит.

(ст. 152—183)

Ободренные этими странными ответами, люди возрадовались и сохраняли тишину, ибо были низшим племенем. Итак, надежда и страх каждого соединились в [мальчике]. Они защищали и пестовали ребенка, словно он был святыней, и радовались дарам судьбы, обещанным им.

Юноше было семнадцать лет, когда он запятнал свои руки послужившим дурным предзнаменованием воровством. Ужасной фигурой напоминавший [великана] Какуса, потерявшего жизнь в руках Геракла, он начал разбойничать по ночам. Он хватал и тащил вожака-производителя стада и, поднимая за шею, в яростной борьбе уносил его. Он отводил животное в пещеру и душил, сжимая глотку руками. И тогда баран, единственная надежда курчавого стада, падал к его ногам, а [Антала] в это время тяжело дышал. Потом он извлекал из ножен клинок и обдирал немало весившую тесную шкуру, пока не обнажалась плоть. Все животное разрезалось на мелкие кусочки, так что он насаживал эти трепещущие члены на палочки и жарил изуродованные останки на пламени костра. Огонь еще горел, когда он набрасывался на полусырое мясо, тяжело дыша, бесстрашный, и поглощал его дикими челюстями.

После этого он начал вести себя как жестокий и закаленный вождь, кормя свою шайку тайно похищенным скотом. Так негодяй приучил прочих соучаствовать в воровстве, искусно поощряя и обучая их, как двигаться бесшумно во тьме. Теперь этот вор мог угнать целое стадо овец или крупного скота. И он придумывал, как прятать добычу на вершинах гор и выискивать безопасные места, чтобы прятаться самому среди гор. Он даже отваживался на засады в захваченных [противником] долинах и затем, поначалу невидимый, нападал на целую вандальскую армию. Как много их вождей, как много его противников он зарубил мечом, заманив в ловушку на середине их пути! Ведомый своим злым гением, нечестивец выманивал вражеские отряды и затем уничтожал своим копьем на открытых равнинах.

(ст. 184—246)

Те дни подвергли несчастное население еще более горькой судьбе, и, когда судьба избрала момент, она уничтожила вандальское царство на сотом году [его существования]. Как раз тогда фрексы первыми начали сжигать города на нашей земле, разорять дома; они разъезжали по нашим равнинам, даже осмеливаясь предпринимать наступательные действия. За ними последовали храбрые илагуаны, задействовав силы, набранные ими среди простого народа, а в натиске на нашу границу к ним присоединились наффуры. Так нечестивая судьба выгнала нас с наших земель и из наших домов, [оставленных] в ужасе. Разбойник действовал так нагло и свирепо, что нигде нельзя было обрести спасение и безопасность. Мы страдали от угнетения, влекомые злой судьбой, и наша радость погибла вместе с правлением вандалов. Так случилось, что нам пришлось оплакать наши попранные алтари и искать место убежища, хоть мы [всего] этого и не заслуживали.

В то время Хильдимер[39] вел войну[40] под знаменами, обреченными на несчастье, да и воевать он не был привычен. Он не мог победить, неважно, насколько велики были его силы, да и не мог он выстоять против такого громадного войска. Нить его злосчастной судьбы была обрезана среди гор, где неудача устрашила его. Так обычно и бывает: злая Фортуна часто сохраняет тех, кто вредит добрым. Гордые знамена его врага высились над горными хребтами и лесами, а его армия окружила противника, спустившись с гор. Сдавленный со всех сторон, он не мог ни убежать, ни иметь перевеса в численности, ни [даже] надежды на [сохранение] жизни. Силы вандалов, зажатые в горах, не могли сопротивляться противнику, в то время как их врагов защищали острые утесы и расселины. Посреди тех лесов и рощ имелось