Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп

обычно и делают воины, прислонили к ним щиты в травянистой части лагеря. Одни подтягивали ремешки тяжелых доспехов и шлемов, в то время как некоторые раскладывали по кучам [метательные] снаряды и прочее вооружение подобного рода. Другая группа охотно занималась лошадьми, задавая им заслуженный корм. А там человек, искусный в приготовлении еды, суетился, ставя котлы на огонь и приглядывая за [приготовлением] пищи. Один человек набирал в чашу холодную родниковую воду, в то время как другой приготовил закругленные ложа на траве и расставил блюда по своим местам, до того подготовив их к трапезе, омыв в проточной воде.

Тем временем великий командующий перебирал в сердце своем множество забот, размышляя одновременно о племенах и их землях, а также пленниках, самих африканцах[29], которых война вовлекла в [восстание варварских] племен и обманула бедных людей надеждой на добычу. Его одолевало беспокойство, и он снова и снова размышлял о том, как же ему следует поступить в этом сомнительном положении. Даже теперь его великая отвага звала его готовиться к бою, но его чувство долга призывало к терпимости, ибо он мог бы, пожалуй, в крайности военных действий погубить тех самых пленников, ради [защиты] которых он и поднял оружие. Он не мог заснуть, мечась от одной возможности к другой, а его рассудок то принимал [какое-то] решение, то возражал ему. Битва бушевала в его сердце; долг и злость сошлись [в ней]. Он был подобен земледельцу, который, увидев, что посеянный им урожай взошел вперемежку с сорняками, опечалился в сердце своем и старается выдернуть губительные растения со своего поля так быстро, как только может. Но мысль об урожае все еще беспокоит его, и он опасается, какие потери он получит, если разросшиеся сорняки погубят его ячмень и его печальный посев, вопреки его надеждам, не доживет до сбора урожая[30]. Таким образом, преисполненный отеческих чувств командующий взвешивал в сердце своем все эти заботы на весах разума, чтоб узреть, которая перевесит [прочие], и, наконец, определиться, как ему быть. Он не мог ни медлить, ни пребывать в приятных разговорах. Не говоря ни слова, он только вздыхал и вздыхал, так что ему было тяжело дышать ото всех этих забот и колебаний. Он встал и вознамерился бороться со своими заботами посреди лагеря; так он продолжал истощать свои ум и тело.

(ст. 312—413)

Воспламененный теми же думами, великодушный Рицинарий, достопочтенный заместитель командующего, человек исключительно добрый и слава совета Иоанна, неотступно сопровождал героя. Иоанн держал его при себе как верного советника и товарища в жестоких опасностях, отважного героя и утешителя. Даже в момент триумфа, которым закончилась эта война, [Иоанн] был преисполнен радости, что этот человек разделил с ним многие тяготы и что они вместе достигли увенчавшей ее битвы. В таком вот духе его товарищ шествовал рядом с ним, человек, отягощенный бременем тех же забот, и единственный, кто мог бы спокойно предложить ему утешение беседой.

Командующий сказал: «Душа моя волнуется среди этих опасностей, что окружают нас, и сердце мое не дает дышать из-за беспокойства о том, как нам удачнее выбраться из создавшегося положения. То, что приводит к большим потерям, – не победа. Если то, ради чего я пришел, погибнет в войне, какой тогда прок от победы? Все влечет за собой беды, и это изматывает меня. С одной стороны, эти люди угрожают нам тяжелыми потерями, с другой – они рады уменьшить нашу славу. Играя на нашем чувстве долга, они берут из наших рук триумф, который мы уже добыли. Если мы решим сражаться, африканские заложники умрут, уничтоженные местными племенами[31]. Какова же тогда будет слава наших дел, если мы пожертвуем этим бедным народом? Но, как показывает настоящее положение вещей, враг еще не разбит. Посоветуй же мне, какую стратегию использовать в этой тягостной войне, скажи, что надо сделать». Герой Рицинарий спокойно ответил, говоря быстро и ясным голосом: «Храбрость, которая взвешивает все вещи с надлежащей умеренностью, – вот что самое главное, самое потребное, что одно подчинит эти племена и приведет их к порядку. Однако лучше, великий командующий, унять свою великую храбрость святой добродетелью. Как бы ты ни поступил – победа все равно наша. Это очевидно, и этим мы и будем руководствоваться. Теперь мы должны отправить послов к грубому тирану с предложением мира. Пусть выдадут [захваченных ими] заложников и попросят сумасшедших австуров убраться с нашей земли и с земли дикого племени илагуанов. И пусть сами илагуаны согнут свои шеи под ярмом нашего императора, которое их уже периодически принуждали выносить. Если они уйдут – все спасено. Не навлекая вины, ты можешь даровать племенам прощение, и нашей державе будет дарована мирная победа. Если ж так случится, что они пребудут гордыми и жестоковыйными в своем восстании, тогда их нужно подчинить оружием. И не будет повода стыдиться насчет этих несчастных пленников. Если они падут жертвами войны, Иоанн не понесет вины. Благочестие твоей души пребудет незапятнанным, и это будет явно всем твоим людям». Праведный совет верного товарища был сочтен героем благожелательным, и испытывающий отеческие чувства командующий был избавлен от своих забот. Но он не пребывал в праздности, ибо [все равно] сердце его было озабочено тем, что события могут пойти по второму варианту.

Он не замедлил с исполнением своего плана и повелел быстрому оруженосцу отвезти его послание гордому тирану. Он дал ему такие инструкции: «Отнеси мое слово восставшему и порази его гордые уши моими предупреждениями. Даже если его племена поступили дурно, римское благочестие прощает их, все совершенные ими преступления и снимает все обвинения против них. Можно было бы уничтожить каждое племя по отдельности, но им лучше прекратить войну и, как [верным] подданным, искать договора, прощения и мира. Император, действуя в своей доброте, предпочитает владеть всем и таким образом сохранять, утверждать и править, возвышая верноподданных и сокрушая своей мощью гордых. Просто не давайте ужасу порождать беспокойство и привязывать ваши сердца к вашим грехам. Все будет к вашему благу, если вы вернетесь, ибо мы с радостью даруем вам прощение и мир. Эти люди узнают, как бы многочисленны они ни были, что такое римская власть и каковы благожелание и добродетель ее правления. Бедные люди, какая злая Фортуна угнетает вас? Разве не были вы всегда нашими верными подданными и не привычно было ль вам радоваться нашим триумфам и сносить свое подчинение, как следовало? Какая злая судьба вовлекла вас в вашей гордыне в дикость войны? Прекратите ж