Европейские поэты Возрождения - Данте Алигьери

МИГЕЛЬ ДЕ СЕРВАНТЕС СААВЕДРА

ПОСЛАНИЕ К МАТЕО ВАСКЕСУ Дрожа от холода, во тьме ночной Досель бродил я, и меня в болото Привел мой путь пустынною тропой, Я оглашаю стонами без счета Тюрьму, куда меня забросил рок, Захлопнув пред надеждою ворота. Переполняет слез моих поток Пучину моря, от моих стенаний Мутнеют в небе запад и восток. Сеньор, полна неслыханных страданий Жизнь эта средь неверных дикарей; Тут — смерть моих всех юных упований. Но брошен я сюда судьбой моей Не потому, что без стыда по свету Бродяжил я, как вор и лиходей. Уже десятое минуло лето, Как я служу на суше и в морях Великому Филиппу шпагой этой. И в тот счастливый день, когда во прах Развеял рок враждебную армаду, А нашей, трепет сеявшей и страх, Великую победу дал в награду, Участье в битве принимал и я, Хоть слабым был бойцом, признаться надо. Я видел, как багровая струя Горячей крови красила пучину,— Смешалась кровь и вражья и своя. Я видел, как над водною равниной Носилась смерть, неистово ярясь, И тысячам бойцов несла кончину. Я видел также выраженье глаз У тех, которые в огне и пене Встречали с ужасом свой смертный час. Я слышал стоны, жалобы и пени Тех, кто, кляня безжалостность судьбы, Изнемогали от своих ранений. Уразуметь, каков исход борьбы, Они могли в последнее мгновенье, Услышавши победный глас трубы. То возвещало о конце сраженья И о разгроме мавританских сил Великое Христово ополченье. Мне праздником тот миг счастливый был. Сжимал я шпагу правою рукою, Из левой же фонтан кровавый бил. Я чувствовал: невыносимо ноя, Рука готова изнемочь от ран, И грудь от адского пылает зноя. Но, видя, что разбит неверных стан И празднуют победу христиане, Я радостью такой был обуян, Что, раненный, не обращал вниманья На то, что кровь из ран лилась рекой, И то и дело я терял сознанье. Однако этот тяжкий опыт мой Не помешал мне через год пуститься Опять туда, где шел смертельный бой. Я вновь увидел варварские лица, Увидел злой, отверженный народ, Который гибели своей страшится. Я устремился в край преславный тот, Где память о любви Дидоны властной К троянцу-страннику досель живет. Паденье мавров лицезреть так страстно Хотелось мне, что я пустился в путь, Хоть раны были все еще опасны. Я с радостью — могу в том присягнуть — Бойцов убитых разделил бы долю, Там вечным сном уснул бы где-нибудь. Не такова была судьбины воля, Столь доблестно окончить не дала Она мне жизнь со всей ее недолей. Рука насилия меня взяла; Был побежден я мнимою отвагой, Которая лишь похвальбой была. Я на галере «Солнце» — не во благо Она с моим связала свой удел — Погиб со всею нашею ватагой. Сначала наш отпор был тверд и смел; Но слишком люты были вражьи силы, Чтоб он в конце концов не ослабел. Познать чужого ига бремя было Мне, видно, суждено. Второй уж год Я здесь томлюсь, кляня свой плен постылый. Не потому ль неволи тяжкий гнет Меня постиг, что сокрушался мало Я о грехах своих, чей страшен счет? Когда меня сюда судьбой пригнало, Когда в гнездовье это прибыл я, Которое пиратов тьму собрало, Стеснилась отчего-то грудь моя, И по лицу, поблекшему от горя, Вдруг слезы покатились в три ручья. Увидел берег я и то нагорье, Где водрузил великий Карл свой стяг, И яростно бушующее море. Будил в нем зависть этот гордый знак Испанского могущества и славы, И потому оно бурлило так. Перед картиной этой величавой Стоял я, горестной объят тоской, Со взором, застланным слезой кровавой. Но если в заговор с моей судьбой Не вступит небо, если не в неволе Мне суждено окончить путь земной И я дождусь от неба лучшей доли, То ниц паду перед Филиппом я (Коль в том помочь мне будет ваша воля), И, выстраданной мысли не тая, Все выскажу ему я откровенно, Хоть будет неискусной речь моя. «О государь мой, — молвлю я смиренно,— Ты строгой власти подчинил своей Безбожных варваров полувселенпой, Всечасно от заморских дикарей К тебе идут послы с богатой данью. Так пусть же в царственной душе твоей Проснется грозное негодованье На тот народ, что смеет до сих пор Тебе оказывать непослушанье. Он многолюден, по врагу отпор Дать не способен: нет вооруженья, Нет крепостей, нет неприступных гор. Я убежден! одно лишь приближенье Твоей армады мощной ввергнет в страх И бросит в бегство всех без исключенья, О государь, ключи в твоих руках От страшной и безжалостной темницы, Где столько лет в железных кандалах Пятнадцать тысяч христиан томится. К тебе с надеждою обращены Их бледные, заплаканные лица. Молю тебя: к страдальцам без вины Отеческое прояви участье,— Их дни и ночи тяяжих мук полны. Теперь, когда раздоры злые, к счастью, Утихли все и снова наконец Край под твоею процветает властью, Ты заверши, что начал твой отец Так смело, доблестно, и новой славой Украсишь ты державный свой венец. Спеши же предпринять поход сей правый, Верь, государь: один лишь слух о нем Повергнет в прах разбойничью ораву». Я так скажу, и нет сомненья в том, Что государь ответит благосклонно На стоны страждущих в краю чужом. Изобличил свой ум непросвещенный, Быть может, низким слогом речи я, К особе столь высокой обращенной, Но оправданьем служит мне моя Горячая об узниках забота. Послание кончаю, — ждет меня Проклятая на варваров работа.