Лисий перевал : собрание корейских рассказов XV-XIX вв. - Антология

опоздать! Я же собираюсь за несколько дней до этого срока сходить туда и осмотреться хорошенько. Человек десять из вас, прихватив носилки и кресло, пусть явятся в какое-нибудь место, ли в десяти от того дома, и ждут моих приказаний. А к подножию горы с родовыми могилами в первую стражу четвертого дня восьмой луны вы отправите одного человека, который потом проводит меня к вам!

Через несколько дней Чхунгён облачился в траурную одежду и отправился в путь. Выполняя задуманное, он стал осматривать то одну, то другую гору и так приблизился к горе с родовыми могилами чинса Кима. Здесь он принялся слоняться, воровато озираясь по сторонам. Охраннику могил это показалось странным, и он внимательно посмотрел на Чхунгёна. Однако мальчишка был совсем один, поэтому сторож сначала не заподозрил его в намерении тайно похоронить здесь кого-то, а только притаившись, стал наблюдать.

Чхунгён, посмеявшись над ним в душе и увидев, что солнце уже садится, спустился с горы и, глядя куда-то вдаль, стал махать руками и указывать на место, где находились могилы. При этом он как-то уж очень подозрительно оглядывался по сторонам. Кладбищенский сторож, поначалу-то настроенный совсем благодушно, заметив это, сильно встревожился и, незаметно приблизившись, стал внимательно следить за ним. А Чхунгён, поняв, что сторож уже обратил на него внимание, вдруг пустился бежать, то и дело украдкой оглядываясь назад, как человек, который хочет скрыться.

Сторож встревожился еще больше и, затаившись, смотрел на него во все глаза. А тот, пробежав под гору шагов сорок-пятьдесят, встретился с одним разбойником, быстро последовал за ним, сел в кресло и сказал нескольким десяткам человек, которые должны были его сопровождать:

— После того, как мы поднимемся на гору, вскоре же произойдет переполох, и нас непременно постараются схватить. Тогда вы, бросив меня одного, убежите со всех ног, а потом мы снова встретимся на этом же самом месте!

Все разбойники с ним согласились. А кладбищенский сторож тем временем все продолжал тайком подглядывать. Он увидел, как мальчишка сбежал с горы, а вскоре появились с десяток каких-то людей, неся на плечах похоронные носилки и кресло с тем мальчишкой, одетым в траур. Люди стали медленно подниматься в гору. Это было уже в самом конце первой стражи. В наступивших сумерках люди поднесли носилки к родовым могилам его хозяина и опустили рядом с могилами его родителей! Все это они проделали молча, стараясь не производить никакого шума. Сторож, решив, что эти люди несомненно хотят украсть место для могилы, бегом пустился к дому чинса. Пошла вторая стража. Вокруг было пустынно, и только цикады нарушали тишину.

А чинса Ким в это время, будучи не в силах противиться очарованию прозрачной осени, собрал в комнате для гостей всех своих родственников и друзей. Попивая вино, они сочиняли и декламировали стихи, непринужденно болтали. Вдруг примчался кладбищенский сторож, задыхаясь и невнятно произнося слова, закричал:

— Господин чиса! Господин чиса! Послуш! Послуш!

А чинса Ким, ничего не понимая, напустился на него:

— Чего орешь, балбес?! Может, я обронил свою мошонку? Или меня сделали его светлостью большим сановником? Что это за слова «господин чиса, господин чиса»?!

— Сегодня перед заходом солнца, — едва переведя дух, доложил кладбищенский сторож, — какой-то мальчишка в трауре, воровато озираясь, поднялся на гору с родовыми могилами господина чинса. Так как это был всего лишь мальчишка одиннадцати-двенадцати лет, и с ним никого, я сначала не обратил на него внимания. Но, как только зашло солнце, мальчишка, торопливо озираясь по сторонам, стал крутить головой, потом спустился под гору и принялся делать знаки руками, будто звал кого-то. Я спрятался и, хотя было уже темно, стал внимательно наблюдать. Вскоре появились какие-то люди с похоронными носилками на плечах и стали подниматься на гору. Они подошли к родовым могилам почтенного господина чинса и опустили носилки на землю. При этом они старались не поднимать шума. Я подумал, что они, наверняка, хотят тайно похоронить своего покойника рядом с родовыми могилами господина чинса. Вот я и решил поскорее доложить вам об этом. Только сразу-то я не мог рассказать все толком!

Чинса выслушал его и громко закричал:

— Ах ты, негодяй! Почему ты мне сразу не доложил об этом? Живо беги назад и наблюдай за ними, а я сейчас тоже поднимусь на гору! Зовите всех людей! Мужчины деревни, и старые и молодые, — все должны выйти! Гремите повсюду палками с бубенцами и гоните всех к моим родовым могилам! А если окажется хоть один негодяй, который не пойдет, то я и дом его разрушу, и из деревни вон выгоню! Пусть так и знают, соберутся все как один и бегут к родовым могилам!

Так он орал, топая ногами, своим слугам. А потом, не успев даже захватить факелы и падая на бегу, он вместе со всеми родственниками и друзьями ринулся на гору. А вслед за ними, услышав приказ чинса Кима, побежали и все жители той деревни.

— Мы идем, идем! — кричали они.

Во мраке ночи нельзя было определить, сколько бежит людей, но казалось, будто на гору мчатся несметные полчища пехоты и конницы! Все так орали, что окрестные жители проснулись и пришли в смятение!

Чхунгён приказал своим людям:

— А теперь, как уговаривались, бегите скорее в то место и ждите меня!

Разбойники дружно ответили и, взяв носилки на плечи, побежали. Как раз в это время чинса Ким и жители деревни взбежали на гору и увидели, что какие-то люди поспешно удирают в темноте. Все разом закричали:

— Держи, хватай этих негодяев!

И погнались за ними. А сам чинса и его родственники подошли к могилам и видят: какой-то мальчишка в траурной одежде растерянно мечется во все стороны. Чинса подбежал, крепко схватил его за руку и закричал:

— Эй ты, щенок! Как ты посмел прийти ночью на чужую гору и воровать место для могилы?! Какой негодяй-гадальщик решился указать тебе это место?! Живо говори!

И, замахнувшись палкой, он хотел было уже ударить Чхунгёна, но тот сказал:

— Как бы ни были вы сердиты, я умоляю вас подождать немного и выслушать слова ничтожного мальчишки! Однажды мой батюшка сильно захворал. Здоровье его становилось все хуже и хуже, никакие лекарства ему не помогали, и, прохворав несколько лет, он покинул этот мир. А я, не имея ни старших братьев, ни других родственников, которые могли бы устроить похороны, остался один-одинешенек в целом мире с таким большим горем! Да к тому же на нашей горе с родовыми могилами не оставалось земли даже для одной