Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

На том и порешили, но об этом хватит.

Пятого Симэнь был в гостях у соседа. На угощение к Юэнян были приглашены все жены. Пела барышня Юй. Пир продолжался целый день. На другой день угощала Ли Цзяоэр, за ней Юйлоу и Цзиньлянь, но об этом рассказывать подробно нет надобности.

Прошел и день рождения Цзиньлянь, поздравить которую приходили матушка Пань и невестка У.

Настал десятый день нового года. Угощение устраивала Пинъэр. Она велела Сючунь пригласить Сюээ, и той пришлось ходить за ней дважды. Сюээ согласилась прийти, но не шла.

– Я ж говорила, она не придет, – сказала Юйлоу. – Зачем ты ее насильно зовешь, сестрица? Ведь она кому-то сказала: у вас, мол, деньги, вам можно и пиры по очереди закатывать. А уж нашему брату, босоногим, нечего, говорит, под ослиными копытами мешаться. Вот она какие речи заводит. Ладно мы – так у нее и старшая сестра в ослицы попала.

– Ну, что вы все на нее внимание обращаете? – возмущалась Юэнян. – Это же баба неотесанная, дура набитая. Не понимаю, зачем ее вообще приглашать.

Попировали в покоях Пинъэр. Барышня Юй пением и музыкой услаждала собравшихся, а было их вместе с тетушкой У и дочерью Симэня восемь человек. Симэнь Цина в этот день не было дома.

– Если хозяин придет и распорядится накрыть на стол, подай ему в мои покои, – наказала Юэнян служанке Юйсяо.

После обеда прибыл Симэнь, Юйсяо помогла ему раздеться.

– А где хозяйка? – спросил он.

– Все у матушки Шестой пируют, – отвечала служанка. – Там тетушка У и матушка Пань.

– Какое у них вино? – спросил Симэнь.

– Цзиньхуа.[358]

– У меня есть жасминная настойка. Дядя Ин к Новому году поднес, – сказал Симэнь и распорядился открыть жбан. – Хороша! Им как раз подойдет, – сказал он, попробовав настойку, и велел Юйсяо и Сяоюй отнести жбан к Пинъэр.

Между тем Хуэйлянь наливала чарки и суетилась у стола. Когда она завидела служанок и бросилась к ним за жбаном, Юйсяо подмигнула ей и ущипнула за руку. Хуэйлянь сразу смекнула в чем дело.

– Кто тебе велел вино приносить? – спросила Юэнян.

– Батюшка, – отвечала Юйсяо.

– Когда он вернулся? – спросила хозяйка.

– Батюшка только что вернулся и спросил, какое вы пьете вино. Цзиньхуа, говорю. Батюшка мне и велел принести жбан жасминной настойки, которую дядя Ин преподнес.

– Если батюшка попросит, у меня накроешь стол и закусок подашь, – распорядилась Юэнян.

– Слушаюсь, – отозвалась служанка и удалилась в задние покои.

– Я пойду чай заваривать, – сказала немного погодя Хуэйлянь.

– Завари люаньского,[359] – распорядилась Юэнян. – Он у меня в спальне лежит.

Хуэйлянь засеменила вслед за Юйсяо. Та оказалась у дверей, ведущих в покои Юэнян, и опять подала Хуэйлянь знак. Хуэйлянь отдернула занавеску и вошла в спальню хозяйки. Симэнь сидел в кресле и пил вино. Она подошла к нему и села на колени. Они слились в поцелуе. Хуэйлянь старалась возбудить в нем желание, поила его вином из собственных уст.

– А у меня весь ваш ароматный чай вышел, батюшка, – лепетала она. – Не дадите еще немножко? А потом я у тетушки Сюэ цветы покупала, несколько цяней задолжала. У вас есть серебро? Дайте мне немного.

– У меня ляна два в кошельке осталось, – проговорил Симэнь. – Возьми их себе.

Симэнь хотел было приступить к делу.

– Неудобно, – остановила его Хуэйлянь. – А вдруг кто увидит?

– Не уходи нынче, ладно? – говорил Симэнь. – В дальних покоях насладимся.

– Только не в дальних, – покачала головой Хуэйлянь. – Там главная истопница дровами все завалила, не пройдешь. Вот если бы у матушки Пятой, было бы пре-крас-но!

У дверей сторожила Юйсяо, и они флиртовали в открытую. Говорят, язык держи и на дороге, ведь уши спрятались в траве.

Неожиданно появилась Сунь Сюээ. Когда до нее донесся смех из покоев Юэнян, она подумала, что там Симэнь с Юйсяо, но служанка сидела у дверей. Сюээ замедлила шаги, а Юйсяо, опасаясь, как бы она не пошла в комнату, бросилась ей навстречу и отвлекла вопросом:

– Матушка Шестая вас так звала на пир. Что ж вы не пошли?

– Отвернулась от нас судьба, – проговорила с горькой усмешкой Сюээ. – Чахнем, как туты на болоте. За ними на скакуне скачи, не угонишься. С чем я к ним на пиры-то пойду? Бедняки мы голоштанные.

В комнате кашлянул Симэнь. Сюээ поспешила на кухню, а Юйсяо отдернула занавеску. Хуэйлянь, озираясь по сторонам, выскользнула из комнаты и побежала заваривать чай.

– Матушка чай ждет, – крикнула ей Сяоюй. – Куда ж ты девалась?

– Чай готов, – ответила Хуэйлянь. – Ступай за орехами.

Вскоре Сяоюй внесла поднос, а Хуэйлянь – чай.

– Где ты пропала? – спросила Юэнян.

– Батюшка в вашей комнате был, – отвечала Хуэйлянь, – я не смела войти, ждала, пока сестра чай возьмет, потом за орехами ходила.

Они обнесли всех чаем, и Сяоюй с подносом ушла на кухню, а Хуэйлянь встала у стола поглядеть на игру в кости.

– «Длинную единицу», матушка, вы с «чистой шестеркой» составите, а «раздел меж небом и землей» здесь не подходит, – входя в раж, подсказывала Хуэйлянь. – Опять матушка Пятая выиграла. А у матушки Шестой пара «парчовых ширм». Матушка Третья, у вас «один – три» с «чистой пятеркой», всего четырнадцать очков. Вы проиграли.

– Видишь, люди играют, а ты чего со своим языком лезешь? – не выдержала Юйлоу. – Кто тебя просит?

Хуэйлянь не знала, куда деваться со стыда. Она густо покраснела и ушла.

Да,

Пусть западной реки прольется вся вода,Позора и стыда не смоешь и тогда.

Пировали до фонарей. Вдруг в комнате появился Симэнь Цин.

– Весело вы пируете, – засмеялся он.

– А, зятюшка пожаловал, – воскликнула невестка У и, поспешно встав, предложила Симэню свое место.

– К чему мужчина будет сидеть в женской компании? – заявила Юэнян. – Иди ко мне, там и пируй.

– В таком случае я пойду, – промолвил Симэнь и направился к Цзиньлянь.

Цзиньлянь пошла вслед за ним.

– Поди сюда, моя маленькая болтушка, – сказал подвыпивший Симэнь, взяв Цзиньлянь за руку. – Мне с тобой поговорить надо. Я хотел провести ночь с Хуэйлянь, да негде. Позволишь нам у тебя побыть, а?

– Какой гнусный вздор ты мелешь! – заругалась Цзиньлянь, – не знаю, как и назвать тебя. Путайся с ней где угодно, но что это еще за прихоть такая – ко мне? Нет здесь для нее места! Если б я, положим, и согласилась, этого не допустила бы моя Чуньмэй. Не веришь? Позови ее. Если она не будет против, я вас пущу.

– Раз вы против, мы пойдем в грот, – заявил Симэнь. – Вели служанкам отнести туда постель и пусть обогреют немного, а то холодно будет.

– И впрямь слов не нахожу! Как не ругать тебя! – не выдержав, засмеялась Цзиньлянь. – Можно подумать, эта шлюха, рабское отродье, мать твоя родная. С каким сыновним почтением ты ей служишь? Как Ван Сян,[360] средь зимы на обледенелом каменном ложе ради нее ложишься.

– Нечего надо мной насмехаться! – отбивался Симэнь. – Хватит язык распускать. Вели лучше грот подтопить.

– Иди уж, накажу, – отозвалась Цзиньлянь.

Гости разошлись, и Цзиньлянь велела Цюцзюй отнести в грот постель и фонарь. Когда в гроте Весны было все готово, Хуэйлянь проводила Юэнян, Цзяоэр и Юйлоу до задних ворот.

– Я к себе пойду, – сказала она, и Юэнян не стала возражать.

– Ладно, – согласилась она, – иди спать.

Хуэйлянь постояла еще немного у ворот и, убедившись, что никого нет, бросилась к гроту.

Да,

Не стоит ожиданием томить царя Сян-вана,Забавой тучки и дождя влечет гора Шамана.

Сун Хуэйлянь проникла в сад. Она лишь прикрыла за собой садовую калитку, но запирать не стала, полагая, что Симэнь еще не пришел. Однако, войдя в грот Весны, Хуэйлянь нашла там Симэня. Перед ним горела свеча. Несло холодом. Лежанку покрывал слой пыли. Хуэйлянь вынула из рукава две палочки благовоний, поднесла их к огню и воткнула в землю. Рядом стояла жаровня с горящими угольями, но от холода дрожали все члены. Хуэйлянь разобрала постель и накинула поверх одеяла соболью шубу. Они заперли дверь и легли.

Симэнь снял с себя белый сатиновый халат, расстегнул пояс Хуэйлянь, заключил ее в свои объятья… и они отдались любви.

Между тем, Цзиньлянь подождала, пока любовники не скрылись в гроте, сняла головные украшения и плавной походкой потихоньку пошла в сад, чтобы подслушать их разговор. Она приоткрыла калитку и, проскользнув внутрь, притаилась в чаще. У нее мерзли ноги на обледенелом мху, в тело впились колючки, об сухие ветки порвалась юбка, но она стояла у грота Весны как вкопанная и прислушивалась.

Внутри ярко горела свеча, слышался смех Хуэйлянь.

– Пришлось Симэнь Цину в ледяной ночлежке от холода прятаться, – подшучивала Хуэйлянь. – Это тебе, жалкий бродяга, в наказание. Не мог подходящее место найти! Мерзни теперь в этом аду! Ты уж веревкой себя взнуздай. Замерзнешь, быстрее выволокут. Ну и холод! Давай спать! А чего это ты на мои ноги уставился? – продолжала она. – Или все не налюбуешься? Не во что мне обуть мои маленькие ножки. Купил бы заготовки, увидал бы, какие туфельки сошью.