Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.

Баоюй в это время играл в паре с Баочай, и та произнесла «бао» – драгоценный. Баоюй сразу понял иронию: она имела в виду его «драгоценную яшму, в которую вселилась душа».

– Ты вздумала надо мной посмеяться, сестра, – сказал Баоюй. – Я сразу понял намек! Только не сердись! Итак, «чай» – «шпилька»!

– Что ты хочешь этим сказать? – спросили все.

– Ничего особенного. Просто сестра Баочай произнесла «бао» – драгоценность, полагая, что я отвечу «юй» – яшма, она не ожидала, что вместо «юй» я произнесу «чай»! А ведь в одном из древних стихотворений есть строки: «Сломалась яшмовая шпилька, угасла красная свеча…»

– Эти строки не годятся, они касаются определенного события и не вяжутся ни с одной вещью, которая находится поблизости, – запротестовала Сянъюнь. – Оштрафовать обоих!

– Я не согласна! – возразила Сянлин. – Пусть эти строки касаются определенного события, но их можно найти в литературе.

– Ну, нет! – заметила Сянъюнь. – Слов «баоюй» – драгоценная яшма – нигде не найти. Ни в древних книгах, ни в стихах, ни в летописях, ни в хрониках… Разве только в какой-нибудь новогодней надписи… Но это не в счет…

– Вы не правы, барышня, – вновь возразила Сянлин. – Недавно мне довелось читать пятисловные уставные стихи Чэнь Цаня[144], где есть такая строка: «Много в том крае яшмы найдешь драгоценной…» Разве не помните? А у Ли Ишаня я нашла такую строку: «Драгоценная шпилька не будет валяться в грязи…» Я засмеялась и подумала: «Их имена встречаются даже в танских стихах!»

– Ловко она поддела Сянъюнь! – закричали все. – Штраф, штраф!

Возразить было нечего, и пришлось Сянъюнь выпить штрафной. После этого все снова заняли свои места, и игра продолжалась.

Матушки Цзя и госпожи Ван дома не было, все чувствовали себя свободно и веселились вовсю. Игравшие в «угадывание пальцев» громко выкрикивали цифры, то и дело слышался смех, сверкали жемчуга и яшма, мелькали красные кофты и зеленые юбки.

Когда, наигравшись, все собрались расходиться, вдруг обнаружилось, что исчезла Сянъюнь. Подумали, что она отлучилась по нужде, и решили подождать. А не дождавшись, отправили людей на поиски. Сянъюнь нигде не было. Поднялся переполох. Прибежала жена Линь Чжисяо с несколькими женщинами посмотреть, справляется ли Таньчунь со служанками, не безобразничают ли они, пользуясь тем, что госпожа Ван в отъезде. А то, чего доброго, напьются.

Таньчунь поняла, зачем пришла жена Линь Чжисяо, поднялась ей навстречу и сказала:

– Вы пришли поглядеть, что мы здесь делаем? Не беспокойтесь. Мы немного выпили, для веселья.

– Идите отдыхать, – сказали в свою очередь госпожа Ю и Ли Вань. – Мы сами позаботимся, чтобы никто не выпил лишнего.

– А мы и не беспокоимся, – промолвила жена Линь Чжисяо. – Барышни не пьют, даже когда их угощает старая госпожа, а уж без нее и подавно. Так, самую малость для веселья. Я не проверять пришла, просто думала, что нужна. Веселитесь вы здесь давно, неплохо бы добавить закусок. После вина надо хорошенько поесть.

– Вы правы, тетушка. Это как раз мы и собирались сделать, – сказала Таньчунь и велела подать пирожные. Девочки-служанки поспешили выполнить приказание.

– Идите к себе, – обратилась Таньчунь к женщинам. – А хотите, побеседуйте с тетушкой Сюэ, мы пошлем в зал вина, выпьете!

– Что вы, что вы, барышни! – вскричали женщины. – Не нужно!

Они постояли еще немного и вышли. Пинъэр провела рукой по лицу.

– Горит, даже неловко было к ним подойти. Давайте кончать пиршество, а то как бы они опять не пришли! Неудобно!

– Не волнуйся, – успокоила ее Таньчунь, – ведь мы пьем ради веселья.

Вошла девочка-служанка и, хихикая, сказала:

– Барышня Ши Сянъюнь захмелела и сейчас спит на скамейке за горкой.

– Не кричи! – зашикали на нее и пошли в сад.

Сянъюнь и в самом деле сладко спала на скамейке в укромном местечке, вся усыпанная лепестками гортензии. Даже веер, который она выронила из рук, был весь в лепестках. Вокруг вились пчелы и бабочки. Подушкой девушке тоже служили лепестки, завернутые в платок.

Девушкой можно было залюбоваться, до того она была хороша; но все едва сдерживали смех. Стали будить Сянъюнь, пытались ее поднять.

Но Сянъюнь никак не могла проснуться и во сне объявляла застольные приказы и читала стихи:

Вино прозрачно, если брали водуИз самого душистого ручья.Но не ослепни, коль, наполнив чаши,Заметишь блеск янтарного луча[145].Как выпьешь, устремись к луне, поднявшисьК верхушке мэйхуа – на пятый счет[146].Но пьяный, спотыкаясь, возвращайся, —И друг к тебе на помощь подойдет![147]

– Проснись! – тормошили ее сестры. – Идем есть! Еще простудишься на этой каменной скамейке!

Наконец Сянъюнь открыла глаза, чистые, как осенние воды Хуанхэ, обвела всех взглядом и почувствовала, что пьяна.

А случилось это вот как: выпив лишнего, Сянъюнь пошла освежиться, забрела в этот укромный уголок, прилегла отдохнуть и незаметно уснула.

Когда Сянъюнь немного пришла в себя, служанки подали ей таз с водой, зеркало и туалетный ящик. Быстро умывшись, она смазала кремом лицо, попудрилась, причесалась и вместе с сестрами отправилась в сад Благоухающих роз. Две чашки крепкого чая, отрезвляющий «камешек» и, наконец, две чашки кислого отвара сделали свое дело: Сянъюнь почувствовала себя лучше.

Тем временем девушки велели отнести Фэнцзе фруктов и закусок. Фэнцзе не осталась в долгу и тоже прислала подарки.

После того как пирожные были съедены, все разбрелись. Одни стали любоваться цветами, другие – резвящимися в пруду рыбками. Словом, каждый развлекался как мог.

Таньчунь и Баоцинь сели за шахматы, а Баочай и Сянъюнь наблюдали за их игрой. Баоюй и Дайюй о чем-то болтали вполголоса.

Вскоре вновь появилась жена Линь Чжисяо со служанками. У одной из них было скорбное выражение лица, а из глаз лились слезы. Она не решалась войти в беседку и, опустившись на колени у входа, отбивала поклоны.

Таньчунь в это время, боясь потерять фигуру, сосредоточила все внимание на шахматной доске. Жена Линь Чжисяо терпеливо ждала. Когда наконец Таньчунь повернула голову, чтобы попросить чаю, и заметив ее, спросила, в чем дело, жена Линь Чжисяо указала на плачущую женщину:

– Это мать служанки Цайпин, той самой, что в услужении у четвертой барышни Сичунь. Она работает в саду. Уж очень остра на язык. Я велела не болтать лишнего, так она мне такого наговорила, что и рассказать стыдно! Ее надо выгнать вон!

– А почему вы не доложили об этом старшей госпоже Ли Вань? – спросила Таньчунь.

– Она велела мне обратиться к вам, – ответила жена Линь Чжисяо. – Я как раз встретила госпожу Ли Вань, когда она шла в зал к тетушке Сюэ.

– Ну а второй госпоже Фэнцзе почему не доложили? – снова спросила Таньчунь.

– Не доложила, и ладно, – вмешалась Пинъэр, – я сама скажу госпоже. Можно,, конечно, эту женщину выгнать, если она не знает, приличий, а потом сказать об этом госпоже Ван, когда та вернется. А пока, барышня, решайте сами, что с ней делать!

Таньчунь согласно кивнула и снова углубилась в шахматы. Женщину увели, но об этом мы рассказывать не будем.

Дайюй с Баоюем между тем продолжали беседу.

– Уж очень хитра сестрица Таньчунь, – говорила Дайюй. – Шагу сама не сделает, все на других сваливает. Способностей никаких, а видишь, именно ей поручили ведать хозяйственными делами!

– Ты просто не знаешь! – возразил Баоюй. – Потому и говоришь так. Как раз когда ты болела, Таньчунь отдала сад на откуп служанкам, и сейчас там не сорвешь ни травинки. К тому же она урезала кое-какие расходы, а заявила, что это мы с Фэнцзе сделали. Таньчунь не только хитра, но и расчетлива!

– Не так уж это и плохо, – промолвила Дайюй. – Расходов у нас и в самом деле чересчур много. Я хоть и не ведаю хозяйственными делами, но иногда на досуге подсчитываю, и выходит, что расходов у нас куда больше, чем доходов. Если так и дальше пойдет, мы скоро, пожалуй, не сможем свести концы с концами.

– Как бы то ни было, мы с тобой недостатка ни в чем не будем испытывать, – вскричал Баоюй.

На этом они закончили разговор, и Дайюй пошла в зал искать Баочай, чтобы поболтать с нею.

Баоюй тоже собрался уходить, но тут к нему подошла Сижэнь с овальным подносом в руках, на котором стояли две чашки со свежезаваренным чаем.

– Ты куда? – спросила она Баоюя. – Я подумала, что вам захочется пить, и принесла чай, а ты уходишь. И сестрица Дайюй убежала!

– Вон она! – Баоюй указал пальцем вслед удалявшейся Дайюй. – Можешь ей отнести!

Он взял с подноса чашку, а Сижэнь побежала за Дайюй. Она догнала девушку уже в зале, где та разговаривала с Баочай.

– У меня всего одна чашка, – словно извиняясь, сказала Сижэнь. – Возьмите, а я еще налью.

– Я пить не хочу, – промолвила Баочай, – мне нужно только прополоскать рот.

Она взяла чашку и, набрав в рот чаю, отдала Дайюй.