Маснави (поэма о скрытом смысле) - Джалаледдин Руми

Кто что-то съел несвежее, тот ищет

Возможности извергнуть эту пищу.

Порой во гневе сказанное слово —

Успокоенья нашего основа.

Не мог больной с обидою смириться,

Твердил: «Сосед мой хуже, чем блудница.

Ему я не ответил, ослабев,

Но злыдня пусть сожжет его же гнев.

Нет большего на свете святотатства,

Чем, видя чью-то боль, являть злорадство.

Ведь более других грешащих грешен

Тот, кто чужим страданием утешен!»

Шептал больной: «Слепец, лишь в день недуга

Врага узрел я под личиной друга!»

...Порою мы своим деяньям рады,

Считая благом их, мы ждем награды.

Не замечая, что, по мненью всех,

Сокрыт в поступках наших тяжкий грех

Мы видели во притче о глухом,

Как милость может обернуться злом.

Глухой живет поныне с верой детской,

Что свой благой исполнил долг соседский.

Глухому и сегодня невдомек,

На что соседа он в тот день обрек.

Рассказ о рабе Лукмане, о других рабах и их владельце

Угрюмый раб, Лукман носивший имя,

Был нерадив в сравнении с другими.

Ждал и хозяин от него беды,

Послав рабов срывать в саду плоды.

Рабы смеялись над своим собратом,

Его считали чуть дураковатым,

А сами из плодов большую часть

Они съедали, наедались всласть

И говорили: «Это съел Лукман!»

И был хозяин гневом обуян.

Лукмана он тотчас призвал к ответу,

Лукман сказал: «Я ложь низвергну эту!

Ты знаешь: лживый раб, грешащий много,

Не может уповать на милость бога!

Всех нас, рабов, ты в силах испытать,

Узнать, кто клеветник, кто вправду тать.

Всех напои, наш господин ученый,

Водой горячей, но не кипяченной.

Потом вели бежать им всем и мне,

А сам скачи за нами на коне.

Тебе, хозяин, это испытанье

Откроет наши тайные деянья!»

И вот хозяин пир устроил странный:

Велел рабам воды напиться банной

И по ухабам в довершенье бед

Бежать заставил, сам скакал вослед.

И то, что было съедено с утра,

У них назад изверглось из нутра.

Из их утробы вышло все наружу.

И тот, кто ел плоды, был обнаружен.

А изо рта Лукманова тогда

Изверглась только чистая вода.

Рассказ о том, как спорили румийцы с китайцами

Рекли китайцы: «Ведомо заране,

Соперников нам нет в живописанье».

Румийцы внятно отвечали им:

«И мы владеем ремеслом своим!»

«Ну что ж,— сказал султан мужам умелым,—

Кто лучше, пусть докажет каждый делом!»

И согласились, чтоб пресечь раздор,

С китайцами вступить румийцы в спор.

В покое поместили их просторном

И разделили занавесом черным.

Китайцы, лишь ступив под этот кров,

Потребовали красок и холстов.

И щедро отпустил немало злата

Казнохранитель, чья казна богата,

Чтоб принесли без лишней суеты

Рабы китайцам краски и холсты,

Меж тем как Рума гордые сыны

Ответили: «Нам краски не нужны!»

И, запершись в дому, сильны и ловки,

Они подвергли стену полировке,

К прозрачности они торили путь,

Постигнув красоты закон и суть.

Прозрачность как луна, что в небе светит.

Но облака являют многоцветье,

Хоть краски, что на облаках видны,

Лишь отраженье солнца и луны.

Китайцы, труд свой завершив, султана

Призвали громким боем барабана.

И расписной причудливый узор

Пленил вошедшего владыки взор.

Затем к румийцам он направил путь,

Чтоб и на их умение взглянуть.

И те султана ввергли в изумленье,

Покровы сняв со своего творенья,

Ибо в мгновенье это в тишине

На гладко полированной стене

Султан того увидел отраженье,

Что создало чужое вдохновенье.

Так людям сердце — чистое зерцало —

Дано, чтоб беспредельность отражало.

Пожар

В одном краю во времена Омара

Народ не мог остановить пожара.

Огонь пылал, в своем остервененье

Он каменные пожирал строенья.

И ввысь и вглубь огонь свой жар простер —

До птичьих гнезд и до звериных пор.

Вода и та в испуге отступала.

Огню вреда не причинив нимало.

И струи уксуса из бурдюков

Его не унимали языков.

Не знал огонь ни удержу, ни страха,

Как будто в нем был промысел Аллаха.

И вот пришли старейшие к Омару:

«Что делать? Не видать конца пожару!»

Властитель отвечал: «Огонь силен,

Поскольку вашей скупостью рожден.

Откройте двери, дайте бедным хлеба,

И вас услышит, вам поможет небо!»

Сказали горожане: «Мы давали

Свой хлеб, мы двери в домы раскрывали!»

«Вы хлеб давали,— отвечал халиф,—

Своей гордыни в сердце не смирив.