Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– Да чего его спрашивать?! – вмешался второй. – Только обзавелся торговлей. Где ему такие лекарства держать! Пойдем, у его милости господина Симэня купим.

– Погоди, – перебил его первый, – у нас с ним серьезный разговор предстоит. – И он обратился к Чжушаню: – Хватит, брат Цзян, притворяться, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь. Три года назад, когда у тебя умерла жена, ты вот к нему, брату Лу, пришел, тридцать лянов серебром в долг взял. С процентами сумма набралась кругленькая. Вот мы и пришли долг с тебя стребовать. Правда, тебя жена в дом приняла да и лавка только открылась, потому мы с шуток и начали. Такт проявили, думали, ты должным образом оценишь такое наше великодушие. А раз нет, изволь, подавай серебро сполна.

Чжушань с испугу остолбенел.

– Не брал я у него никакого серебра, – пробормотал он, наконец.

– Кто не одалживается, с того не спрашивают, – заявил Чжан Шэн. – Ежели яйцо цело, в него муха не залезет. Хватит отпираться!

– Да я даже не знаю, кто вы, господа, – недоумевал Чжушань. – С меня деньги требуете, но я не имел чести быть с вами знакомым.

– Ошибаешься, брат Цзян, – настаивал на своем Чжан Шэн. – Исстари, кто в чинах, бедности не ведает, а кто долги зажимает, с достатком не знаком. Вспомни-ка, чем ты был. С бубенцом по улицам бродил,[324] растираниями да мазями пробивался. Брату Лу спасибо скажи. Ведь это он тебя на ноги поставил. Теперь ты вон куда вознесся!

– А я и есть Лу, зовусь Лу Хуа, – заговорил второй. – Ты брал у меня на похороны жены тридцать лянов серебром. И должен мне теперь с процентами сорок восемь лянов. Возвращай долг сполна!

– Какой долг! Когда я у тебя брал? – всполошился Чжушань. – Ну, допустим, брал, тогда где письменное обязательство, кто поручитель?

– Я поручитель, – заявил Чжан Шэн и, вынув из рукава бумагу, развернул ее перед врачом.

– Сукины дети! Кровопийцы! – ругался Чжушань, лицо которого с испугу будто воском налилось. – Откуда только вас, вышибал, сюда принесло? Вымогательством занимаются да еще угрозы…

Зло тут взяло Лу Хуа. Перемахнул он через прилавок и, очутившись рядом с Чжушанем, размахнулся – только свист послышался – да так двинул ему кулаком, что нос набок свернул, потом повышвыривал с полок лекарства и снадобья прямо на улицу.

– Грабители проклятые! – вопил Чжушань. – Да как вы смеете отбирать у меня товар?!

Он позвал на помощь слугу Тяньфу, но Лу Хуа дал ему такого пинка, что тот убрался восвояси. Чжан Шэн вытащил Чжушаня из-за прилавка и, перехватив руку Лу Хуа, стал уговаривать дружка:

– Долго ты, брат Лу, ждал этот долг, дай ему срок выплаты и дело с концом. А ты, брат Цзян, согласен?

– Да когда я брал у него серебро?! – оправдывался Чжушань. – Ну, допустим, если и за долгом пришел, так можно потолковать спокойно. Зачем же буйствовать?

– Тебе, брат Цзян, верно, несладко досталось, – начал Чжан Шэн. – И сейчас, небось, горечь во рту. Заставил вот к мошне подступиться, самому ж и попотеть пришлось. А вел бы себя вот так, по-хорошему, я б упросил брата Лу скостить немного проценты. Расплатился бы срока в два-три и весь разговор. Зачем же ты препирался, признавать долг отказывался? Думаешь, так бы с тебя и не взыскали?

– Кровопийцы! – бормотал Чжушань. – Я властям жалобу подам. Какие он с меня деньги требует?!

– Э, рановато ты, братец, захмелел, – проговорил Чжан Шэн.

Лу Хуа между тем развернулся и одним ударом свалил Чжушаня с ног. Еще немного и он угодил бы прямо в сточную канаву.

– Караул! Спасите! – что есть мочи закричал врач, растрепанный и весь в грязи.

Прибыл околоточный и взял всех под стражу.

Заслышав шум, Ли Пинъэр подошла к занавеске и посмотрела на улицу. Она так и остолбенела, когда увидела, как уводят связанного Чжушаня, и велела тетушке Фэн выйти и снять вывеску. Многое из выброшенного на улицу уже растащили. Хозяйка распорядилась запереть ворота и из дому не выходить. О случившемся сразу дали знать Симэнь Цину. Он сейчас же послал слугу наказать околоточному, чтобы тот на другое же утро препроводил арестованных в судебно-уголовное управление. Со своей стороны Симэнь послал надзирателю Ся Лунси записку, прося с утра назначить рассмотрение дела.

Надзиратель Ся, выйдя в зал, прочитал донесение околоточного и вызвал Чжушаня на допрос.

– Тебя зовут Цзян Вэньхуэй?[325] – спросил он. – Почему ты отказываешься возвратить Лу Хуа одолженную сумму серебра да еще осыпаешь его бранью и оскорблениями? Ты ведешь себя отвратительно и мерзко!

– Ваш покорный слуга совсем не знаком с этим человеком, – отвечал Чжушань, – и никогда не брал у него никакого серебра. Я ему толком объяснял, но он и слушать не хочет. Избил меня и обокрал лавку.

Ся Лунси вызвал Лу Хуа.

– Ты что скажешь? – спросил он арестованного.

– Он взял у меня на похороны жены серебро, – начал Лу Хуа, – и вот прошло три года, а он все тянет. Когда ваш покорный слуга узнал, что он вошел в дом жены и начал крупную торговлю, я пришел к нему за деньгами, а он обозвал меня всякими поносными словами и оклеветал, заявив, будто я украл у него товар. Вот у меня долговое обязательство, а вот Чжан Шэн – поручитель. Прошу вас, ваше превосходительство, рассудите нас по справедливости, – закончил Лу Хуа и, вынув из-за пазухи бумагу, протянул надзирателю.

Ся Лунси развернул и стал читать:

«Составитель сего долгового обязательства Цзян Вэньхуэй, уездный врач, за неимением средств на похороны жены в присутствии поручителя Чжан Шэна взял в долг у Лу Хуа серебром тридцать лянов с обязательством в будущем году означенную сумму кредитору вернуть, а равно и проценты из расчета за каждый месяц три цяня за лян. В случае неплатежеспособности должника подлежащая возврату сумма взыскивается имуществом, личными вещами и пр.

При отсутствии других свидетельств таковым является данное обязательство».

Закончив чтение, надзиратель Ся в гневе ударил по столу.

– Что же это такое?! – воскликнул он. – Налицо и долговое обязательство и поручитель. Зачем же отпираться?! С виду человек образованный, а от долгов увиливаешь.

Ся Лунси приказал принести палок потолще. Подручные без лишних слов разложили Чжушаня на полу и всыпали три десятка палок, отчего все его тело покрылось ранами, из которых сочилась кровь, потом двое конвоиров с белой планкой-ордером[326] отвели его домой за тридцатью лянами серебра, которые причитались с него в пользу Лу Хуа. В противном случае его надлежало вернуть в управление и заключить под стражу. Чжушань в голос ревел, еле-еле волоча избитые ноги. Дома он стал умолять Пинъэр дать деньги.

– Рогоносец бесстыжий! – плюнув ему в лицо, заругалась Пинъэр. – Какие тебе деньги? А ты мне их давал? Если б я знала, кто ты такой есть, рогоносец проклятый, и слепая с тобой бы не связалась. На вид хорош, да не укусишь. Голову тебе надо было бы отрубить и за долги твои расплатиться.

Услыхали конвоиры, как его отчитывает жена, стали торопить:

– Эй, Цзян Вэньхуэй, раз нет денег, нечего время тянуть, пойдем к начальнику, там ответ будешь держать.

Чжушань выбежал из дому и уговорил конвоиров немного обождать, а сам снова бросился в ноги Ли Пинъэр и принялся умолять со слезами:

– Сотвори добро, прошу тебя! Смотри на эти тридцать лянов, как на жертву святым обителям в Западных горах. Если ты откажешь, меня заберут. Не вынесет больше пыток мой избитый зад. Мне не выжить.

Не выдержала Пинъэр и дала ему тридцать лянов чистопробного серебра, которое в присутствии властей было вручено Лу Хуа. Долговое обязательство было порвано, и дело закрыто.

С деньгами в кармане Лу Хуа и Чжан Шэн поспешили к Симэнь Цину. Он угостил их в крытой галерее вином и закусками. Их рассказ привел его в неописуемый восторг.

– Вы отомстили за меня с лихвою, – сказал он.

Лу Хуа протянул Симэню тридцать лянов, но тот отказался.

– Награждаю вас этим серебром, – заявил он. – Выпить пригодится. А что случится, опять буду вас беспокоить.

Перед уходом они долго благодарили Симэня и, забрав серебро, отправились играть на деньги.

Да,

Где честь и совесть попраны – всевластьеТам обретают низменные страсти.

Так вот, отдал Цзян Чжушань в присутствии надзирателя серебро, вышел из управления и направился домой. Но Ли Пинъэр его не пустила.

– Куда ты идешь? – спросила она. – Так как же? Считать, что я серьезно болела, и тридцать лянов ушло на лекарства, которые ты мне прописывал, да? Убирайся-ка отсюда и чем скорее, тем лучше. А то, чего доброго, и целого дома не хватит долги твои выплачивать.

Чжушань понял, что не жить ему больше у Пинъэр. Он заплакал и, превозмогая боль в ногах, побрел искать другое пристанище. Весь купленный на ее деньги товар он оставил, свой же, вместе с молотилкой для лекарств, ситами и корзинами по приказанию Пинъэр он был вынужден немедленно вывезти. Они разошлись. После его отъезда Пинъэр попросила тетушку Фэн вылить в воротах бочку воды, чтобы смыть его следы.