Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.

Теперь Дайсё понял, почему девушка была так грустна во время их последней встречи. «Непостижимо человеческое сердце… — думал он. — Она всегда казалась такой милой, такой кроткой. Можно ли было предугадать?.. И разве не стоят они друг друга?»

Не лучше ли уступить ее принцу, а самому устраниться? Когда бы Дайсё намеревался создать девушке из Удзи особое положение в своем доме, у него не было бы иного выхода, а так… Стоило ли что-нибудь менять в их отношениях? Ему не хотелось терять ее, и хотя он знал, что многие осудили бы его за подобные мысли…

Если он, дав волю гневу, отвернется от девушки, принц непременно возьмет ее к себе, но способен ли он обеспечить ей надежное будущее? Все знают, что в свите Первой принцессы есть дамы, бывшие некогда предметом его пылкой страсти… Словом, Дайсё оказался не в силах расстаться с девушкой и то и дело писал в Удзи, справляясь о ее здоровье.

Однажды, улучив миг, когда рядом никого не было, он снова призвал того самого посланца.

— А что, господин Митисада и теперь посещает дочь Наканобу?[61]

— Судя по всему, да.

— Он, наверное, часто посылает в Удзи того человека, которого вы встретили на днях? Госпожа живет так уединенно, немудрено, что и Митисада заинтересовался ею. — Дайсё вздохнул. — Поезжайте же в Удзи, да так, чтобы вас никто не заметил. Иначе мы окажемся в глупом положении.

Посланец вспомнил, что Митисада часто расспрашивал его о Дайсё и особенно интересовался положением дел в Удзи. Разумеется, у него возникли кое-какие догадки, но, будучи человеком опытным, он предпочел промолчать. Дайсё же, рассудив, что не стоит посвящать в свою тайну слуг, больше не говорил с ним об этом.

В те дни письма от Дайсё приходили так часто, что девушка ни на миг не могла отвлечься от мрачных мыслей.

«До сих пор я не знал,Что давно захлестнули волныСосну на вершине (141).Верил я, что она и теперьСтоит, меня поджидая…

Не давайте же повода к молве…» — написал как-то Дайсё.

«Странно!» — подумала девушка, и сердце ее тоскливо сжалось. Она предпочла сделать вид, будто не поняла намека — может быть, он и в самом деле имел в виду совсем другое, — и вернула письмо обратно, приписав:

«Вероятно, это письмо попало ко мне по ошибке. Так или иначе, я слишком плохо себя теперь чувствую, чтобы отвечать на него».

«Умнее и ответить было невозможно, — улыбнулся Дайсё, прочитав эти слова. — Я и не подозревал…»

Увы, он просто не мог на нее сердиться.

Девушка была в отчаянии. Итак, Дайсё все знал. Правда, прямого упрека его письмо не содержало. Но не понять, на что он намекает, было невозможно. Она сидела, терзаемая дурными предчувствиями, когда вошла Укон.

— Почему вы отослали письмо господина Дайсё обратно? — спросила она. — Разве вы не знаете, что это недоброе предзнаменование? Вы можете навлечь на себя несчастье.

— Там было написано что-то несуразное, — ответила девушка, — я подумала, что он ошибся, прислав его мне.

А надо сказать, что Укон, заподозрив неладное, по дороге открыла письмо Дайсё и прочла его. Она понимала, что поступает дурно, и тем не менее…

— Как все это печально, — посетовала она, не признаваясь, что содержание письма ей хорошо известно. — Не вышло бы какой беды. Боюсь, что господин Дайсё догадывается…

Мучительно покраснев, девушка не ответила. У нее и мысли не было, что Укон могла прочесть письмо. «Наверное, кто-то из окружения господина Дайсё заметил, что у него возникли подозрения, и сообщил ей об этом», — решила она, но расспрашивать Укон о подробностях не стала.

«Как я покажусь теперь на глаза дамам? — терзалась девушка. — Что они обо мне подумают? А ведь все произошло помимо моего желания. Что за злосчастная у меня судьба!»

Она лежала, погруженная в тягостные думы, а Укон тем временем беседовала с Дзидзю.

— У моей сестры из Хитати тоже было сразу два поклонника, — говорила она. — Такое ведь случается с людьми самых разных сословий! Оба любили ее, и сестра пребывала в растерянности, не зная, кому отдать предпочтение. Все же ее больше тянуло к тому, с кем она вступила в связь позже. Кончилось дело тем, что ее первый возлюбленный, воспламененный ревностью, убил своего соперника. С сестрой он тоже порвал. Таким образом, местные власти лишились одного из лучших своих защитников. Убийцу выслали из Хитати, ибо хотя он и был всегда на хорошем счету, разве станет кто-нибудь держать у себя на службе человека, совершившего преступление? Сестре же моей правитель отказал от дома, рассудив, что именно она во всем и виновата. Она живет теперь где-то в восточных провинциях и, судя по слухам, очень бедствует. Наша матушка до сих пор не может успокоиться и оплакивает ее несчастную участь, увеличивая тем самым бремя собственных прегрешений. Вероятно, мне не следовало бы теперь заводить об этом разговор, но я считаю, что никто не должен терять голову из-за любви — и звание здесь не имеет значения. Разумеется, подобный исход — редкость, но так или иначе, а добром это никогда не кончается. А ведь для того, кто занимает высокое положение в мире, позор хуже смерти. Ах, лучше бы госпожа остановила свой выбор на ком-то одном. Мне кажется, что принц питает к ней более глубокое чувство, и если он действительно собирается перевезти ее в столицу… Почему бы госпоже не довериться ему и не перестать терзаться сомнениями? За последние дни она исхудала от мрачных мыслей, ну можно ли так мучить себя? Госпожа Хитати места себе не находит от беспокойства, да и кормилица с ног сбилась, готовясь к переезду. Впрочем, я на месте госпожи предпочла бы господина Дайсё. Мне неприятно, что принц замышляет опередить его.

— Какие страшные вещи вы говорите! К чему? — возразила Дзидзю. — Что предопределено, то и сбудется. Сердце само подскажет, кого выбрать, и стоит ли ему противиться? Принц так нежен, так пылок, разве можно этого не ценить? Нет, я никогда бы не предпочла ему господина Дайсё. Зачем он так спешит увезти госпожу отсюда? По-моему, мы должны на время спрятать ее где-нибудь, а потом отдать тому, с кем ее связывает более глубокое чувство.

Могла ли Дзидзю ответить иначе? Ведь принц с самого начала поразил ее воображение…

— Право, не знаю, — вздохнула Укон. — Я не раз молила Каннон и в Хацусэ, и в Исияма, чтобы все наконец так или иначе уладилось. Сложность еще и в том, что в Удзи полным-полно людей из владений господина Дайсё, которые отличаются на редкость воинственным и свирепым нравом. Как мне удалось выяснить, все они родом из Ямасиро или из Ямато и связаны с человеком по прозванию Удонэри, который заправляет здесь всеми делами, имея основным поручителем и исполнителем своего зятя, некоего Укон-но таю. Можно чувствовать себя в безопасности с людьми высокого звания, ибо они великодушны и снисходительны, но кто поручится за этих невежественных мужланов, которые поочередно охраняют дом, стараясь превзойти друг друга в усердии? Я содрогаюсь от ужаса, вспоминая о той ночной прогулке. А ведь принц, больше всего на свете боясь огласки, приезжает почти без свиты, в простом платье. Что если его заметят? Эти люди ни перед чем не остановятся.

«Значит, они полагают, что мне больше по душе принц?» — смутилась девушка. У нее и мысли не было кого-то выбирать. Последнее время она жила словно во сне. Пылкость принца повергала ее в смятение. Неужели это она внушила ему такую страсть? Вместе с тем ей казалось невозможным расстаться с Дайсё, который долгие годы был для нее надежной опорой. «Что же делать? — в отчаянии думала она. — А вдруг и в самом деле случится какое-нибудь несчастье?»

— О, как я хочу умереть! — воскликнув, она ничком упала на ложе. — Что сравнится с подобным мучением? Последний бедняк и тот счастливее меня.

— Не стоит так отчаиваться, — возразила Укон. — Я просто подумала, что вам самой будет спокойнее… До сих пор вы не теряли самообладания в самых, казалось бы, сложных обстоятельствах, отчего же теперь?..

В то время как Дзидзю и Укон, знавшие, в сколь затруднительное положение попала госпожа, не находили себе места от тревоги, кормилица, одушевленная мыслью о предстоящем переезде, целыми днями шила и красила ткани. Она то и дело подводила к госпоже какую-нибудь миловидную девочку, только что поступившую на службу.

— Посмотрите, какая хорошенькая, — говорила она. — Непонятно, почему вы лежите целыми днями с таким унылым видом. Уж не дух ли какой в вас вселился? Как бы он не помешал нам…

Шли дни, а ответа от Дайсё все не было. Однажды их посетил тот самый Удонэри, который внушал такой ужас Укон. Он оказался толстым стариком с хриплым голосом, грубым и неотесанным, хотя в его облике, возможно, и было что-то значительное.

— Мне нужно поговорить с кем-нибудь из дам, — заявил он, и к нему вышла Укон.

— Утром я ездил в столицу, ибо господин изволил прислать за мной, и только что вернулся, — сказал Удонэри. — Господин дал мне много разных поручений, а в заключение сказал: «Я знаю, вы не оставляете без присмотра дом, где живет известная вам особа, потому и не назначил туда дополнительной охраны. Однако, по имеющимся у меня сведениям, в последнее время к дамам стали заходить посторонние мужчины — недопустимое упущение с вашей стороны. Подозреваю, что все это происходит с согласия сторожей, иначе трудно себе представить…» А я-то ведь и ведать не ведал… Что я мог сказать в свое оправдание? В конце концов я попросил передать ему, что по болезни принужден был на некоторое время отстраниться от своих обязанностей и не знал, что делается в доме. Тем не менее я всегда посылал туда самых верных людей и следил за тем, чтобы они несли свою службу исправно. Понять не могу, почему мне не доложили о столь чрезвычайных обстоятельствах. Внимательно выслушав все это, господин изволил сказать: «Впредь будьте бдительнее, а если еще раз случится подобное, пеняйте на себя». Вот я теперь и недоумеваю, что, собственно, он имел в виду? Может быть, вы что-нибудь знаете?