Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны - Мухаммад ан-Насави

Так продолжалось до тех пор, пока не прибыл к султану кади Дамаска — посол ал-Малика ал-Му'аззама 'Исы ибн ал-Малика ал-'Адила Абу Бакра ибн Аййуба[530] — да оросит Аллах их могилы, — а его сопровождал кади Муджир ад-Дин — посланник султана [Джалал ад-Дина][531].

После того как он вручил свое послание и вышел, он сидел в месте приемов (маджлис) вазира [Шараф ал-Мулка], переполненном знатными людьми. Здесь кади Муджир ад-Дин сказал кади Дамаска: «Сообщи нашему господину вазиру о том, что рассказал тебе 'Изз ад-Дин ал-Казвини». Тот отказывался от этого, пока Муджир ад-Дин не стал заклинать его благом султана, после чего он сказал: «Действительно, кади /144/ 'Изз ад-Дин говорил мне[532] с упреком: “Что думает твой господин, то есть ал-Малик ал-Му'аззам, когда склоняется к этим, а не к своим братьям-султанам? Клянусь Аллахом, [даже] враждебность его братьев для него полезнее и выгоднее, чем искренние отношения с этой кликой! Поистине, он будет сожалеть о том, что он делает, уже тогда, когда раскаяние ему не поможет”»[533].

Шараф ал-Мулка рассердило то, что он услышал, он вызвал ал-Казвини и поставил его с глазу на глаз с рассказчиком. Ал-Казвини стало стыдно, и он при своем красноречии бормотал, словно Бакил[534]. Тогда Шараф ал-Мулк сказал: «Если бы не уважение к старости и не почтение к учености, этот меч снес бы твою голову. Прочь от меня, ничтожный!» И 'Изз ад-Дин удалился посрамленный.

А я не знаю, кто из этих трех господ лучше, а какой из них дальше от добра — тот, кто просил свидетельствовать, сам свидетель или обвиняемый? Клянусь жизнью, 'Изз ад-Дин был справедлив в том, что сказал, ведь он упомянул о том, что было очевидно, и истинность этого подтвердилась на деле. И все же как отвратительна привычка к измене, а неблагодарность за благоволение — очевидный позор.

Он ('Изз ад-Дин) был отставлен, и, после того как имущество его было конфисковано, кади назначили Муджир ад-Дина, как мы еще скажем об этом, если будет угодно Аллаху всевышнему.

Глава 53

Рассказ о возвращении султана в Страну грузин и взятии им Тифлиса

После праздника султан отправился во второй набег в Грузию и этим обелил лицо веры, а щеки поклонников креста покрылись пылью. Когда он достиг реки Араке, я сильно заболел и не мог продолжать путь. Султан как раз тогда разрешил двум правителям Сурмари возвратиться в свой город, и я был отправлен с ними. Им был дан приказ о том, что они, пока я с ними, должны вскрывать письма, которые поступят к ним от правителей аш-Шама, ар-Рума и Грузии, только в моем присутствии и принимать любого посла из этих стран только при мне, чтобы я видел все, что к ним прибывало и что от них убывало. Я оставался там семь месяцев из-за того, что к султанским ставкам было трудно добраться, так как [султан] покорял дальние области Абхаза.

/145/ Когда султан был у берега реки Араке, он перехватил лазутчика с письмами Шалвы ал-Курджи, направленными к эмирам (князьям) Абхаза, [в которых] он предупреждал их о походе султана против них и предостерегал их[535]. Султан распорядился, и он (Шалва) был разорван на две части на берегу реки.

В эту зиму в Стране грузин султан и его войска претерпели большие бедствия от снегов. Нахмурилось лицо небес, а стужа Действовала даже на копыта [коней], не говоря уже о руках, ногах и лицах [воинов].

Когда султан достиг лугов Тифлиса, он вызвал туда войска без вьюков и обоза. Он увидел, что Тифлис укреплен и неприступен, а его стены большей частью были возведены на горах и возвышенностях. Простонародье города сбежалось к губительному сражению, как мотыльки бросаются на огонь. Этих людей вовлекали в битву, пока они не удалились от городских стен, а потом бросились на них в атаку, так что их головы отделялись от тел, а кости от запястий. Они при отступлении столпились, а Гийас ад-Дин оказался раньше у ворот, и этой атакой был захвачен город[536]. Мечи полновластно распорядились его жителями, а руки [воинов] захватили все [их] добро. И были перебиты в нем (Тифлисе) все находившиеся там грузины и армяне.

А войска грузин и их азнауры заперлись в крепости. Особенность Тифлиса та, что он построен на берегу реки Куры, среди гор и долин: река отделяет город от крепости. Это широкая река, и перейти ее нельзя. Между городом и крепостью был деревянный мост, но он был сожжен, когда выяснилось, что положение ужасно и уже властвует рука мести, а на мосту теснится толпа.

Затем султан в течение одного дня переправился на другой берег, к месту крепости. Аллах предначертал ему и его войскам благополучие, и он окружил крепость. Люди стали готовить осадные орудия, но в это время из крепости вышел посланец грузин с просьбой о пощаде. Султан ответил на это согласием, так как нагрянула зима. Крепость сдалась[537] со всем, что пребывало здесь на протяжении веков. Всего этого не пересчитали бы пальцы самого искусного знатока, а от их перечисления стало бы тесно в /146/ стопках реестров[538].

Глава 54

Рассказ о намерении султана напасть на хаджиба Барака[539] в Кермане и о том, как султан вернулся, не достигнув Кермана

Когда султан захватил Тифлис и распространил свои набеги до дальних границ Абхаза, до него все чаще стали доходить известия из Ирака о скверном замысле Барака в отношении покорности [султану] и о том, что он начал переписываться с татарами и обмениваться послами с ними, подстрекая их против султана. Кроме этого он прекратил установленные в знак дружбы платежи[540].

Шараф ад-Дин 'Али ибн ал-Фадл ат-Тафриши[541] — вазир султана в Ираке — ежедневно сообщал вести о нем [султану]. Однажды от него к султану, когда тот находился в Абхазе, пришло сообщение[542], что упомянутый (Барак) расположился лагерем на одной из равнин, будучи уверен, что султан далеко. И султана побудил его пыл, представивший трудное легким, а ухабистый [путь] — ровным, к тому, чтобы напасть на Барака в Кермане.

Султан отобрал шесть тысяч легковооруженных воинов и взял с собой своего брата Гийас ад-Дина, обещая ему Керман, когда он будет освобожден от отступника. Ведь Керман был его владением, а он доверил его