Сборник летописей. Том II - Рашид-ад-дин

об этом [уже] подробно было написано в конце родословной Борака. После этого убежал со своим войском также и Чапат и ушел к Кайду. В итого Борак потерпел поражение, и большая часть его воинов была убита войском Абага-хана, а те немногие, которые остались [в живых], разбрелись. Борак, обращенный в бегство, шел до Бухары, обманутый, он заболел с досады и тайно[394] выступил против Ахмед-Огула, сына Муджи-Яя сына Чагатая, который отказал ему в помощи. Он послал к Кайду Ясара со [следующим] поручением: «Царевичи[395] проявили упущение в деле оказания помощи, и вследствие этого войска потерпели поражение; а я, несмотря на слабость, следую за ними, если анда еще окажет помощь, то мы их заполучим и воздадим по заслугам». Как было [уже] рассказано, Кайду захватил Ясара и, заковав [его], шел с войском под видом оказания помощи, чтобы [воспользовавшись] слабостью Борака совершенно изгнать его. А Борак, когда его люди заполучили в [свои] руки Ахмед-Огула и убили [его], стал раскаиваться в том, что в ту самую пору призвал Кайду. Он послал человека [передать ему]: «Нужды [больше] нет, анда Кайду пусть себя не беспокоит и возвращается обратно». А тот, не приняв во внимание эти слова, пришел и остановился вблизи ставки Борака, охватив [ее] кольцом, как [уже] было сказано в родословной Борака. Борак в ту же ночь скончался. На следующий день Кайду совершил обряд оплакивания, и его похоронили. Эмиры и царевичи, которые были в его ставке, пришли к Кайду и поклонились [ему] в землю: «До сих пор нашим правителем был Борак-ака,[396] в настоящее время [наш] государь |A 145а, S 346| Кайду-ака, как он прикажет, так будем служить». Кайду обласкал их, а имущество Борака разделил между своим войском. Нагрузив [его] он повернул обратно и ушел в свой юрт. После этого восстали и ушли к каану Бек-Тимур, старший сын Борака, и сыновья Алсу, Чупай и Капан. К каану также ушел с группой эмиров Чапат, пленник Угедей-каана. А потом к Абага-хану прибыли также сыновья Мубарек-шаха и сын Кара-Хулагу, они были отмечены почестями и уважением и назначены начальниками войска Никудара, которое было в пределах Газны. А в тот год, когда Абага-хан отправился в город Херат, чтобы отразить караванэ, к нему прибыли сыновья Мубарек-шаха со всеми своими ставками [ордами] и до конца были здесь [в Иране]. И Ясар,[397] брат Борака, в то же время прибыл как подданный и покорный на служение [к Абага-хану].

После смерти Борака царство улуса Чагатая отдали Никпею, сыну Сарабана, его [Борака] двоюродному брату. Три года он был государем, а после этого [царство] отдали Бука-Тимуру, сыну Кадака, седьмого сына Чагатая. Он некоторое время был государем и заболел коростой, у него выпали все волосы [на голове] и [на лице].[398] Он умер от этой болезни. После него царствование над тем улусом Кайду отдал Дуве, сыну Борака. В настоящее время он является государем, но он больной и немощный, вследствие того что в прошлом 610 г.х.[399] [23 мая 1213 — 13 апреля 1214 г. н.э.] он одновременно с Кайду был ранен в сражении с войском каана. Кайду скончался от той раны, а Дува остался больным и не мог излечиться. Вот и все!

Рассказ о наибах Чагатая — Везире и Хабаш-Амиде

У Чагатая было два наиба: имя одного было Везир, а другого — Хабаш-Амид. А обстоятельство дела Везира таково: он был родом из Китая и был служителем лекаря-китайца, состоявшего при Чагатае. После смерти того лекаря он стал пастухом Кушук-нойона, [одного] из эмиров Чагатая. Случилось так, что однажды Чагатай расспрашивал того Кушук-нойона из племени джалаир, который был стар и обладал опытом и был осведомлен о прежних делах, об обстоятельствах Чингиз-хана и о том, какую область тот завоевывал каждый год. Так как он хорошо не помнил, то отправился домой и стал расспрашивать каждого из челядинцев о том, как обстояло дело. И каждый говорил то, что ему было известно. Этот упомянутый китаец, который был его пастухом, слушал снаружи жилья и объяснял, что было в тех рассказах верно и что неверно. [Он объяснял] таким образом, что и тем людям стало ясно и все они соглашались с тем, что он рассказывал. Кушук позвал его внутрь и спросил: «Откуда ты получил сведения об этих делах?». Он вынул свиток, куда он изо дня в день заносил все происшествия и истории, которые были ему желательны. Кушук-нойон обрадовался и повел его со свитком к Чагатаю. Так как Чагатай очень любил билики и мудрые изречения, то ему понравились его слова и речи, он потребовал от Кушука этого китайца и сделал его своим приближенным. За короткое время он совсем осмелел на службе [Чагатая], стал влиятельным и прославился. Каан узнал его ловкость и одобрял ее. Так как он считал его приближенным Чагатая, то назвал его Везиром. Этот Везир был низенького роста, жалкий на вид, но очень отважный и острый на язык, находчивый и красноречивый. В еде и питье был очень силен. Его положение достигло такой степени, что он сидел выше большинства эмиров и при Чагатае высказывался смелее всех, до того, что [когда] однажды хатун, супруга Чагатая, во время докладов начала что-то говорить, Везир на нее крикнул: «Ты — хатун, тебе не пристало об этом деле говорить». И еще [один случай]: одну из новобрачных Чагатая заподозрили [в сношениях] с каким-то лицом. Везир, не посоветовавшись с Чагатаем, убил ее. Когда [это] стало известно Чагатаю, [Везир] доложил: «Как это твоя молодая жена совершает непохвальные дела и позорит звание жены?». Чагатаю это понравилось, он одобрил.

|A 145б, S 347| Поскольку в то время был такой обычай, чтобы каждое слово, которое скажут государи, изо дня в день записывали, — все они говорили большую часть речей складно и со скрытым смыслом, — то каждый [государь] назначал одного из приближенных записывать его слова. Слова Чагатая записывал упомянутый Везир. А у каана был наиб из уйгуров, по имени Чингкай. Однажды [каан] спросил Чагатая: «Кто лучше — твой Везир или мой?». Чагатай ответил: «Вероятно, Чингкай лучше». Однажды на пиру оба брата изрекли билики, а [Везир], усвоив их, вышел, чтобы записать. Каан, и Чагатай оба запомнили [то, что говорили], и хотели испытать, сможет ли Везир так же точно записать или нет. Он занялся писанием биликов. Менгу-каан проходил мимо и начал с ним разговор.