Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3.

— О, я хорошо понимаю, сколь я ничтожен, — проговорил он, — но мне казалось, что я вправе рассчитывать на большее сочувствие. Когда-то я позволил себе увлечься дерзкою мечтой. Схорони я ее в тайниках души, она, возможно, осталась бы там навсегда. Но, к несчастью, я посмел заговорить о своих чувствах, когда же слух о них дошел до вашего отца, он ничем не выдал своего неодобрения моему искательству и тем самым подал мне некоторую надежду. Но, увы, меня ждало разочарование — я был отвергнут только потому, что мое звание оказалось недостаточно высоко, хотя, поверьте, никто не мог любить вас сильнее. «Что толку терзаться теперь?» — подумал я и смирился, но, очевидно, чувство успело овладеть моей душой. Во всяком случае, время не исцелило меня, напротив, с каждым днем возрастала моя печаль, горькой досадой полнилось сердце, я грустил и тосковал невыразимо. Наконец, не в силах более сдерживаться, я дерзнул предстать перед вашим взором. Я понимаю, сколь безрассудно мое поведение, но вам нечего бояться, я не собираюсь усугублять свою вину.

Догадавшись, кто перед ней, принцесса в ужасе отшатнулась, она не могла выговорить ни слова.

— Мне понятно ваше недоумение, но, скажите, разве в мире никогда не случалось ничего подобного? — настаивал Уэмон-но ками. — Я в отчаянии от вашей холодности. Неужели вы не понимаете, что повергаете мое сердце в еще большее смятение? Довольно одного слова участия, и я уйду успокоенный.

Принцесса всегда представлялась Уэмон-но ками особой гордой и неприступной. Открыть ей свою душу — большего он не желал. Он не позволит себе ничего, о чем ему пришлось бы потом пожалеть. Но вместо надменной, недоступной красавицы перед ним было существо милое, нежное и кроткое, пленяющее необыкновенным изяществом и тонкостью черт. «О, если б я мог увезти ее куда-нибудь и вместе с ней исчезнуть из мира, не оставив никаких следов…» — подумалось Уэмон-но ками, и он окончательно потерял голову…

Задремал ли он или просто забылся на миг, но только привиделась ему та самая прирученная им кошечка. Нежно мяукая, она подошла к нему. «Неужели я привез ее, чтобы подарить принцессе? — изумился Уэмон-но ками. — Но зачем?..» Тут он очнулся, недоумевая: «К чему бы?..»[62]

Принцесса была в отчаянии. «Неужели все это наяву?» — думала она, и на сердце у нее было неизъяснимо тяжело.

— Вы должны видеть в сегодняшней встрече знак неразрывной связанности наших судеб, — говорил ей Уэмон-но ками. — О, мне и самому кажется, что я лишь грежу…

Он напомнил ей о том вечере, когда веревка, которой была привязана кошка, натянувшись, приподняла край занавеса. «Значит, и в самом деле…» — вздохнула принцесса. Право, можно ли иметь худшее предопределение?

«Как посмотрю я теперь в глаза господину?» — ужасалась она и по-детски, навзрыд плакала. Уэмон-но ками, изнемогая от жалости и раскаяния, утирал ее слезы, и скоро рукава его промокли до нитки.

Вот и небо посветлело, пора было уходить, но куда? Ах, лучше бы он вовсе не приходил!

— Что же мне делать? — взмолился он. — Вы должны ненавидеть меня, и вряд ли мы встретимся снова. О, прошу вас, скажите хоть что-нибудь!

Но растерянная, трепещущая принцесса не в силах вымолвить ни слова.

— Как вы мучаете меня! — пеняет он ей. — Ваша жестокость поистине беспримерна! Для чего мне теперь жизнь? Я без колебаний расстался бы с нею. До сих пор в ней был хоть какой-то смысл… Впрочем, слишком больно думать, что этот вечер последний. С какой радостью отдал бы я жизнь за малейший знак участия…

Взяв принцессу на руки, Уэмон-но ками выходит из опочивальни. «Что он еще задумал?» — в страхе думает она. Раздвинув стоявшую в углу ширму и загородив ею принцессу, Уэмон-но ками открывает дверь. Дверь же южной галереи, через которую он вошел вчера, так и осталась открытой. Еще совсем темно, но, страстно желая увидеть лицо принцессы, он приподнимает решетку.

— Ваша холодность сводит меня с ума. Одно ваше слово, и я нашел бы в себе силу обрести присутствие духа. Неужели вы не пожалеете меня? — умоляет он.

Принцесса пытается ответить, но, скованная ужасом, только дрожит всем телом, словно малое дитя. Между тем становится совсем светло.

— Вероятно, мне следовало бы рассказать вам об одном удивительном сне, невольно запавшем мне в душу, — говорит раздосадованный Уэмон-но ками. — Но раз мое присутствие так неприятно вам… Кто знает, может быть, скоро вы и сами догадаетесь, что я имею в виду. — С этими словами он поспешно выходит.

Ах, даже осенью небо не бывает таким печальным, каким оно было в тот предрассветный час!

— Где же теперь,В каком небе блуждать придется?В предутренний часУпала — откуда, не знаю —Роса на мои рукава… (308, 309) —

сетует он, показывая на рукав своего нижнего платья.

Принцесса же, увидав, что он наконец уходит, вздыхает с облегчением и еле слышно отвечает:

— В предутренней мглеЗатеряется, может быть, следГорестной жизни.Сном мимолетным окажетсяВсе, что случилось со мной…

Уэмон-но ками почти вышел, когда раздался ее нежный, едва ли не детский голосок, и ему показалось, что душа его в самом деле покинула тело (310).

Никакого желания встречаться со Второй принцессой у Уэмон-но ками не было, поэтому, стараясь никому не попадаться на глаза, он поехал к Вышедшему в отставку министру. Приехав же, лег, но долго не мог сомкнуть глаз. «Неужели тот сон окажется вещим? — думал он, с нежностью вспоминая увиденную во сне кошку. — Какое тяжкое преступление я совершил! Как же мне жить теперь?» Изнемогая от стыда и страха, Уэмон-но ками почти не выходил из дома.

Последствия его непростительной дерзости могли быть ужасны — не только для принцессы, но и для него самого. Мучимый раскаянием, он не решался искать утешения в доме на Шестой линии.

Даже если бы Уэмон-но ками соблазнил супругу самого Государя и, ,осле того как слухи об этом распространились по миру, расстался бы с жизнью, не снеся страданий, и тогда ему не было бы тяжелее. Пусть его вина не так уж и велика, одна мысль об укоризненном взгляде Гэндзи повергала его в отчаяние.

Под благородной, изящной наружностью часто скрываются низменные желания. Самые знатные дамы могут быть в душе своей любострастны, и достаточно решительный мужчина без труда сумеет добиться их благосклонности. Принцесса же была слишком неопытна и робка. Ей казалось, что всем уже известно о случившемся, она избегала дневного света и целыми днями сидела в опочивальне, сокрушаясь о злополучной своей судьбе.

Слух о том, что принцесса как будто нездорова, дошел до Гэндзи. Имея и без того довольно оснований для беспокойства, он встревожился и поспешил в дом на Шестой линии.

Принцесса не испытывала никакого определенного недомогания, но была крайне чем-то подавлена, сторонилась Гэндзи и не решалась встречаться с ним взглядом. Полагая, что она просто обижена — ведь он не навещал ее так долго, — Гэндзи стал рассказывать ей о состоянии госпожи Весенних покоев.

— Боюсь, что жить ей осталось совсем немного. Мне не хотелось бы огорчать ее своей невнимательностью. Она была ребенком, когда появилась в моем доме, и я не в силах ее оставить. Все эти луны я забывал обо всем, ухаживая за ней. Но пройдет время, и вы поймете…

Видя, что он пребывает в полном неведении, принцесса еще больше страдала и, мучимая сознанием своей вины, тихо плакала украдкой.

А уж об Уэмон-но ками и говорить нечего. Ему никогда не бывало так тяжело. Тоска не отпускала его ни днем, ни ночью. Шли дни, а он был все так же безутешен.

В день праздника Камо друзья, радостно возбужденные предстоящими развлечениями, приходили к нему один за другим и звали его с собой, но он сказался больным и до вечера просидел в опочивальне, отдавшись глубочайшей задумчивости.

Заметив мальву в руке девочки-служанки, Уэмон-но ками подумал:

«В час недобрый, увы,Сорван моей рукоюВстречи цветок,Ведь не всем разрешают богиПрическу им украшать».

Впрочем, и эта мысль не принесла ему облегчения, скорее напротив.

Издалека доносился грохот спешащих на праздник карет. Прислушиваясь к нему как к чему-то совершенно постороннему, Уэмон-но ками в тоскливом бездействии провел этот день, показавшийся ему бесконечным. Но винить было некого.

Дурное настроение супруга не укрылось от взора Второй принцессы. Не зная, что послужило тому причиной, она обижалась, сердилась и в конце концов тоже погрузилась в уныние. Все прислуживающие ей дамы отправились на праздник, в доме было тихо и безлюдно. Принцесса печально перебирала струны кото «со», движения ее были благородны и изящны, но, отдавая должное ее красоте, Уэмон-но ками не переставал сетовать на судьбу, связавшую его не с той, к которой стремились его думы. Разумеется, они были сестрами, и все же…